Томаш перечитал изречение Эйнштейна.
— «Изощрен Господь Бог, но не злонамерен. Природа скрывает свою тайну в силу собственного величия, а не из коварства». А сентенция о том, что Бог не злонамерен?
— Это то, что я тебе втолковываю, — ответил отец. — Вселенная скрывает свою тайну, но делает это в силу своей немыслимой сложности.
— Понял, — заверил Томаш. — Но недетерминируемость поведения материи относится только к миру атомов, не так ли?
Математик поморщился.
— Видишь ли, на самом деле подобная изощренность существует на всех уровнях.
— Я-то думал, что ты говорил только о квантовой недетерминируемости… — удивился Томаш.
— Так считали прежде. Однако потом были сделаны кое-какие открытия. — Взгляд Мануэла Нороньи застыл на окне. В этот миг он чем-то напоминал птицу, которая смотрит в небо из-за прутьев клетки. — Послушай, а не пойти ли нам выпить кофе там, на площади? — наконец сказал он.
Утренняя Праса-ду-Комерсиу словно лениво потягивалась в дремотной неге. Белые стены выходящих на нее старых домов, желто-коричневый строгий фасад древней романской церкви Святого Иакова. Пространство оживляли маленькие лавочки, в которых торговали летней одеждой яркой расцветки, изделиями из местного фаянса и незатейливой бижутерией. Они устроились на террасе кафе за небольшим столиком, удобно вытянув ноги и повернув лица к еще не жаркому солнцу.
Отец и сын заказали два эспрессо. Когда официант исчез, Томаш, внимательно глядя на отца, возобновил беседу.
— Ты сказал, что недетерминируемость относится не только к квантовому миру… Но либо я очень ошибаюсь, либо это противоречит сказанному ранее. Разве теория относительности и классическая физика Ньютона не были детерминистскими?
— Были и продолжают оставаться.
— И обе они постулируют, что поведение материи прогнозируемо… То есть если буду знать положение, скорость и направление движения, например Луны, я смогу точно вычислить все ее перемещения в прошлом и будущем…
— На деле все выглядит не совсем так.
Подлетевший официант поставил перед ними на столик две чашечки эспрессо.
Мануэл Норонья выпрямился на стуле, осторожно отпил маленький глоток и вознес глаза к небу, словно созерцая плавно скользившие в его пронзительно голубой высоте белоснежные ватные облачка.
— Скажи-ка, Томаш, как ты думаешь, почему мы не можем точно прогнозировать погоду? — Математик указал на небо. — Почему во вчерашнем телевизионном прогнозе погоды синоптики пообещали, что сегодня в Коимбре будет ясно, а мы наблюдаем облачность?
