В этом чудном уголке на фоне солнечного заката, когда последние лучи яркими веселыми полосками проникали в палатку, плач казался чем-то нереальным, неуместным.
Споткнувшись о серебряные туфельки, Анна подошла к постели и, нагнувшись, легонько потрясла сестру за плечо.
— Разве ты не рада видеть меня? — спросила она, недовольная таким приемом.
В ответ Мэри Болейн только еще сильней зарыдала, обнимая руками подушку.
Анна придвинула стул и села возле нее.
— Что с тобой? — спросила она уже спокойнее.
Но ответ она уже знала.
— Все кончено, — застенала Мэри, подняв красное, распухшее от слез лицо.
— Ты хочешь сказать — между тобой и королем?
Анна смотрела на свою младшую сестру с любопытством и благоговейным страхом. Последний раз она видела ее что-то около двух лет назад, и теперь ей было трудно представить, что эта девушка, с которой они когда-то вместе играли, ели и спали, могла быть любовницей короля. Но ведь Мэри была так хороша! Анна протянула руку и взяла прядь мягких светлых волос, предмет ее постоянной зависти. Они струились как золото, а концы сразу ласково обвились вокруг ее тонких пальцев. Мягкие и доверчивые локоны, как и сама Мэри.
— Для тебя это так важно? — спросила Анна.
— Л-лучше б-бы я у-умерла! — зарыдала та с новой силой.
Впрочем, у Мэри глаза всегда были на мокром месте. Джордж, бывало, дразнил ее за это. Такое же проявление чувств со стороны Анны говорило бы о подлинном горе. Но это только, если бы она была настолько глупа, чтобы так убиваться из-за мужчины.
— Но ты ведь не любишь его? — пыталась вразумить ее Анна.
Мэри с упреком взглянула на сестру своими голубыми, полными слез глазами.
— Ведь так же! — настаивала Анна.
— Нет, наверное, не люблю…
— Я понимаю, каково тебе сейчас, ты зла на весь мир, не хочешь никого видеть, ругаешь и жалеешь себя, — успокаивала ее Анна, пытаясь представить себя на месте сестры. — Но ведь ты можешь уехать домой на время, пока разговоры не улягутся.
Взор Анны, уже привыкший к сгущающейся темноте, блуждал по комнате, пока не остановился на богатом ожерелье, очень подходящем к ее собственной лилейной шее.
— Но, конечно, там тебе некуда будет надеть свои платья и драгоценности, — вздохнула она.
— Это-то меня меньше всего волнует, — в очередной раз всхлипнула Мэри, оставаясь даже в этом удрученном состоянии восхитительно хороша. — Обидно, что он так жестоко обошелся со мной. Увез во Францию, окружил вниманием, а затем, когда я ради него пошла на все, выбросил, как ненужную перчатку.
