Господа
телохранители
поспешили
откланяться
и
отправились
в гостиницу -
Ванде
предстоял
еще вечер в "Кубе".
-
Поменяемся, -
сказал Эней. -
Ты поедешь с
ней, я буду
ночью
охранять
номер.
- Хорошо,
- кивнул Цумэ.
Прелесть
работы с ним состояла
в том, что
можно было не
объяснять. Он
и сам все
прекрасно
понимал.
Машина
их, конечно,
ждать не
стала - да она
и была нужна
только
вечернему
платью и
туфлям Ванды.
От Мариинки
до гостиницы -
площадь
пересечь.
- Ты,
главное, себя
не изводи, -
сказал Цумэ. -
Это она тебя…
индуцировала.
- Что? -
опешил Эней.
Игорь
вздохнул.
- Ваши…
э-э-э,
стремления -
они вполне
взаимны. И
первой
начала она.
-
Спасибо, что
сказал. Но
это уже не
имеет
значения, -
Эней остановился,
увидев, как в
номере Ванды
зажегся свет.
Когда ее не
было рядом,
он
чувствовал
то же самое.
Он умел
сбрасывать
эмоции - но в
этом
состоянии
нельзя
находиться
часами. Во
время
вчерашнего
концерта он
снимал слой
за слоем
постоянно -
как на
плотине в
паводок
сбрасывают
уровень воды.
Бесполезно -
пропускная
способность
плотины
ограничена, а
песни льются
в
подставленное
сердце - одна
за другой…
Возможно, она
его и в самом
деле
индуцировала
- но сейчас
этот генератор
работает сам.
Наверное,
нужно было
защищаться,
как от Волны.
Но мысль
защищаться
от чего-то
хорошего не
пришла в
голову
раньше - а
сейчас было
уже поздно.
Ничего.
Осталось
меньше трех
суток. Завтра
- концерт в
Мариинке,
послезавтра -
запись
новогоднего
выступления
на Ленфильме,
на третий день
- отлет в
Варшаву. И
все.
В фойе
отеля их
встретил
Юлиуш.
- Пан
Новицкий,
можно вас на
два слова?
Эней
отошел с ним
к садику
бонсаев.
- Что
сказал
Корбут?
-
Гадость. И
полную
бздуру. Не
беспокойтесь.
- Я
беспокоюсь, -
голос парня
чуть дрогнул.
- И если вы
сделаете
что-то Ванде...
Я видел, что вы
можете.
Высоким
господам
руки крутить.
Но я придумаю
что-нибудь,
потому что
Ванда… вы ее
обидите, а ее
нельзя
обижать. Не
подходите к
ней.
Беда,
подумал Эней.
Горе. Парень
то ли не
очень умен,
то ли слегка
поплыл от любви,
а может - и то, и
другое.
Причем
раньше, чем
сюда приехал.
Здравый
человек знал
бы, что не
годится в
телохранители.
Дважды.
Это
значит, я
ничего ему не
могу сказать
так, чтобы он
услышал и
понял.
Если я скажу
ему "я не
обижу ее" - он
услышит "но
все равно
возьму".
Если я
скажу ему "я
просто
должен
делать свою
работу" - он
услышит "я
круче, мне на
тебя вообще
плевать, я
сделаю, что
хочу".
Если я
скажу "я не
хочу
отбирать у
тебя твою
любовь" - он
услышит "я
круче, мне не
в позор
соврать
малышу в утешение".
