Миротворец | страница 28



— Я с вами, потому что Россию поздно спасать, — Эдик хрипел, будто только что сорвал голос в крике под пыткой. — Потому что там прогнило все. Потому что ее генералы готовы защищать свою страну, только если им пообещаешь откат от этой защиты. Потому что ее министры, депутаты, градоначальники — все такие же. Потому что люди там разучились думать и чувствовать по-настоящему. Потому что только здесь я могу жить как человек и умереть как человек, а не как крыса.

Фазиль посмотрел на него и опустил пистолет.

— А почему ты тогда не примешь ислам? — спросил он.

Эдик рассмеялся и сказал:

— Извини, Фазиль. Я не могу поверить, что мир создали за шесть дней.

— …Вот ты мне объясни, — потребовал Анзор, закончив свой рассказ. — Он у тебя псих или святой? Если бы он принял ислам, я бы сказал, что он святой. А теперь мне что думать?

— Он меджнун, — сказала я. Но Анзору это ничего не сказало, потому что он не читал арабской поэмы даже в переводе и не знал арабского языка.

В общем, случившееся подорвало Эдика, а потом произошло еще одно несчастье: погибла Люсик.

Или нет, не так. Люсик уже месяц как была мертва, а я не знала об этом. Но однажды дождливой ночью к блокпосту подъехал шикарный «Харлей-Дэвидсон». Ребята остановили его. Закоченевшего и до синевы бледного Эдика пришлось снимать с седла вручную и нести в госпиталь.

Разлепив один глаз и увидев меня над собой, он прохрипел:

— Неси меня к себе. Не в общую палату.

Я распорядилась, и его отнесли ко мне в спальню. Эдик посмотрел одним глазом на моих ассистенток, подскочивших среди ночи Надию и Билькис, мотнул головой и сказал:

— Уходите.

Они ушли. Желание Эдика было им полностью понятно: мужчина не хочет, чтоб его раздевали чужие женщины.

Его раздела я.

На нем была турецкая офицерская форма на голое тело. Голову он выбрил гладко. Губы вспухли от побоев, и один глаз не открывался. Все тело покрывали синяки — продолговатые, как от ударов ремнем. Запястья рассажены. Вдоль ребер справа — резаная рана.

Я облегченно вздохнула, увидев, что из всего этого богатства ничего не опасно для жизни. Внутренних кровотечений тоже не было. Самое плохое — переохлаждение, довольно сильное. Он провел на этом мотоцикле, скукожившись, чуть ли не сутки.

Я завернула его в два одеяла, обложила грелками и напоила теплым чаем. Потом уложила в постель.

Разные глупости в голову лезут в самые, казалось бы, неподходящие моменты. Раздев Эдьку, я удивилась тому, какой у него маленький член. Я никогда не искала в мужчинах приапического величия, но у Эдьки был не просто среднестатистический, а как у античной статуи — реально мелкий.