— Тпру, зануда!..
Егор распрямился, одной рукой выворотил на бок плуг. Довольный, оглянулся. За спиной его дымились взрезанные ломти земли, по которым деловито чиркали веселые степные птахи. Казак полез за табаком, но пощупал один карман, другой и сердито сплюнул: пропал день! Какая уж тут работа без курева…
Он повздыхал и уж совсем собрался было в станицу, как вдруг заметил верхового. Егор пробежал несколько шагов и замахал рукой:
— Эй! Погодь малость. Эй!
Всадник повернул коня. Статный парень в поношенной черкеске приветливо улыбнулся Егору и, склонившись в седле, чуть осипшим, словно надтреснутым голосом пробасил:
— Бог в помощь, отец! Подмогнуть, что ли?
— Я уж сам. Слышь-ка, табачку у тебя нема? Кисет дома оставил, ляд его дери…
— Что есть то есть. Закурим. — Всадник слез с коня, накинул повод на ручку плуга и сел на камень.
Егор примостился рядом и неторопливо свернул цыгарку.
— Служивый, что ли? — Егор кивнул на кубанку парня, где алела небольшая звездочка.
— Да вроде того…
— Как кличут-то?
— Яков.
— Доброе имя. Пришлый али казак?
— Из казаков.
— Ну и я оттудова. Егорием прозвал батяня, — удовлетворенно заметил Егор.
Помолчали.
— Под озимку готовишь поле? — спросил теперь уже Яков.
— Да так… — неопределенно махнул рукой Егор и неожиданно зло добавил: — Готовлю. Чужое пузо набивать!
— Что так серчаешь?
— Как же, мил человек, не серчать? — распалялся Егор. — Вот посеял я ржицу, урожай взял. Добрый был урожай. Ну, думаю, встану теперь на ноги. Ан нет! Нахлебнички-то уж тут как тут. Сколь там у тебя хлеба: то ли пуд, то ли сорок сороков — отдай и все. Под разверстку забрали. Тому же Гришке-мироеду должок надо отдать? Надо, не то в другой раз кукиш свернет. Отдал. А нынче вот на семена не наскребу. Скажи мне, коль ты казак, мудро это али нет, хлебороба так обижать?
— Время такое, дед…
— Знамо дело, — горестно вздохнул Егор, — да только интересу нет: как свой пуп ни надрывай, все одно уплывет хлебушко. Ровно как у нас говорят: хучь сову о пенек, хучь пеньком сову, а все одно получается — сове не летать.
— Погоди, Егор, все еще изменится. Нам сейчас первое дело голод побить надо по всей России. Голод-то контре на руку. Так и прет она отовсюду.
— Это верно, — уже спокойнее поддержал Егор. — В станице власть вроде новая, а мироеды старые. Все одно воду мутят… А может, и правильно мутят-то? Казаки — они спокон веку свободу любили, а тут, значит, никакого им снисхождения, ровно мужичье какое.
