Белое на белом | страница 8



— Да, я уже выхожу.

Бифштекс был великолепен, как и всегда. Его любимая прожарка. С кровью.

Юноша отрезал аккуратный кусочек серебряным ножом. Мельхиором или же простым железом пусть пользуются те, кто не может себе это позволить: купцы, нищие рыцари из обветшалых замков, слуги, рабочие, крестьяне. Потомки древних аристократических родов должны окружать себя вещами соответственно статусу. Должны.

Юноша покрутил в руках вилку. Серебряная, вместо герба — клеймо фабриканта, который ее изготовил. Конечно, золото лучше, гораздо лучше… Но оно, к сожалению, позволено только королям. Да, королям… Либо независимым владетелям.

«Коим я никаким образом не являюсь…»

— Якоб, напомни, как меня зовут? — улыбка скользнула по губам юноши.

— Оливер айн Вимпер, господин, — поклонился старик.

«Хорошая фамилия. Подходящая. Хорошо хоть имя прежнее, иначе сколько пришлось бы изображать задумчивого и рассеянного… мм… скажем поэта. Стихи, которые я писал в юности, были совсем неплохи…».

— Спасибо, Якоб. Можешь идти.

Роликовая дверь с шорохом закрылась за вышедшим слугой. Оливер продолжал свой или очень-очень поздний ужин или очень-очень ранний завтрак. Названия для трапезы, проводимой в час ночи, кажется, так и не придумали.

Бифштекс бесшумно исчезал, разрезаемый на куски, рядом с фарфоровым блюдом колыхалась в такт стуку вагонных колес рубиновая жидкость в бокале. Под тонкой стеклянной ножкой лежал конверт, плотной желтой бумаги. Внутри находилось письмо.

«…рассмотрев письмо… удовлетворить просьбу о зачислении… Черной Сотни…».

3

Снег…

Снег…

Снег…

Флегматичный юноша сидел на деревянной лавке в вагоне третьего класса. Любой, кто дал бы себе труд задуматься над этим, с легкостью определил бы, что юноша — из небогатых горожан. Сын купца средней руки, приказчик, слуга в особняке… Для рабочего он слишком хорошо одет — черный сюртук, пусть и не из самой дорогой ткани, но хорошо сшит, брюки, вместо привычных рабочим штанов, аккуратно вычищенные ботинки. Будь же он дворянином, пусть даже самым захудалым — никогда бы не сел в вагон третьего класса.

В вагоне было шумно: пассажиры не стеснялись громко переговариваться друг с другом и даже кричать приятелю, которого толпа оттеснила к противоположной стене «Хэй, Вилли, а помнишь тот вечер, когда ты налился пивом в кабаке у старого Зеппа?». Рабочие, горожане, их жены и дети, служанки и кухарки, обеспеченные крестьяне — ибо богатые крестьяне встречаются только в сказках — моряки и солдаты. Простые люди, не отягощенные условностями и воспитанием. В одном углу убервальдские шахтеры пустили по кругу «монашку» — толстую бутыль темно-зеленого стекла с дрянным вином. В другом два старика-солдата, возвращавшиеся после многолетней службы в родные края, громко вспоминали битвы, в которых они вместе участвовали. В третьем — два горожанина спорили о том, кто на самом деле правит Шнееландом и под чью дудку пляшет король Леопольд. Первый ставил на кардинала Траума, второй — на канцлера Айзеншона. Каждый из спорщиков был готов схватить второго за грудки, чтобы отстоять точку зрения на предмет, никаким образом их не касавшийся. Вокруг продолжала кипеть вагонная жизнь.