Это положительно невозможно слушать.
— В моей комнате живет солдат, — сказала я, тяжело дыша. — Убери камеры, или я немедленно уйду отсюда.
Глаза Уорнера потемнели на долю секунды.
— А где твой солдат, кстати?
— Понятия не имею. — Очень надеюсь, что я не покраснела. — Это ты приставил его ко мне.
— Да. — Он сделал задумчивый вид. — Мне нравится смотреть, как ты смущаешься. Тебе при нем неловко, да?
Я вспомнила руки Адама на своем теле, его губы совсем близко от моих, запах его кожи, мокрой от обжигающего душа, под которым мы стояли вдвоем, и вдруг мое сердце будто кулаками застучало изнутри по ребрам, желая выпрыгнуть.
— Да, да, мне при нем очень неловко.
— А знаешь, почему я выбрал его? — вкрадчиво спрашивает Уорнер, и меня словно сбивает грузовик.
Адама специально отбирали.
В принципе логично: кого попало ко мне в камеру не подсадили бы. Уорнер ничего не делает просто так. Он наверняка знает, что мы с Адамом были знакомы. Он более жесток и расчетлив, чем я думала.
— Нет, — всасываю воздух. — Не знаю. — Выдыхаю. Нельзя забывать дышать.
— Он сам вызвался, — отвечает Уорнер, и я замираю, ошеломленная. — Сказал, что ходил с тобой в школу много лет назад, но ты, наверное, его не вспомнишь, он сильно изменился. Кент сплел весьма убедительную историю: будто бы очень рад узнать, что тебя изолировали. — Тут Уорнер наконец посмотрел на меня.
Мои кости, как кубики льда, звякают друг о друга, промораживая меня до самого сердца.
— Слушай, мне любопытно… Ты помнишь его?
— Нет, — солгала я помертвевшими губами. Я пытаюсь отделить правду от лжи, домыслов и измышлений, но фразы обвиваются вокруг горла.
Адам знал меня, когда входил в камеру.
Он знал, кто я.
Он знал мое имя.
Все это было ловушкой.
— Это открытие тебя… сердит? — осведомился Уорнер. Мне захотелось сшить его улыбающиеся губы в вечно угрюмую гримасу.
Я ничего не сказала, и от этого стало только хуже.
Уорнер сиял.
— Я, конечно, не рассказал, за что тебя поместили в психушку, считая, что эксперимент в психлечебнице не должен быть смазан лишней информацией, но Адам сообщил: ты всегда представляла угрозу для учеников. Всех предупреждали держаться от тебя подальше, хотя и не объясняли почему. Он сказал, что хочет поближе рассмотреть уродца, в которого ты выросла.
Мое сердце покрывается трещинами, из глаз, по ощущениям, вылетает пламя. Я уязвлена, задета, унижена, я в ужасе, во мне пылает жгучее негодование, меня выжигает изнутри лесной пожар казненных надежд. Мне хочется своими руками сломать Уорнеру хребет. Я хочу, чтобы он понял, каково причинять другим нестерпимую боль. Я хочу, чтобы он испытал мою боль, и боль Дженкинса, и Флетчера, я хочу, чтобы он страдал. Возможно, Уорнер прав — некоторые люди заслуживают страданий.
