— Хорошо вам рассуждать так, мистер Рафаэл: вы умны, уверены в себе и чувствуете себя на своем месте в этом мире, но почему же нужно лишать таких, как моя мать, кто просто раздавлен тяжестью горя, того утешения, которое может принести им сеанс?
— Потому что это ложное утешение.
— Это жесткая доктрина, мистер Рафаэл, кредо мужчины, если мне будет позволено так сказать. Разве вам никогда не приходилось лгать или умалчивать о чем-то, чтобы пощадить чувства другого человека? Если бы вы, скажем, потеряли брата и ваша матушка была бы в прострации от горя, стали бы вы так строго настаивать — как настаивал мой отец, — чтобы она не смела получать утешение на сеансах?
Надо отдать справедливость — он выглядел несколько обескураженным.
— Признаюсь, мисс Лэнгтон, что мне не хотелось бы выводить ее из заблуждения. Но возьмем другую сторону медали — как быть с теми медиумами, кто безжалостно, ради наживы охотится за горюющими и живет за их счет? Вы полагаете, им следует позволить свободно бесчинствовать?
— Думаю, нет, — неохотно согласилась я. — Но ведь не все они такие.
— Вы, очевидно, судите по собственному опыту.
— Очень небольшому… Так, значит, нет никого, кого вы могли бы мне назвать?
— Но разумеется, мисс Лэнгтон, ваша матушка нуждается в помощи врача, а не медиума.
— Врач навещал ее все эти двенадцать лет, — сказала я, — без малейшей пользы.
— Понимаю… Трудность заключается в том, мисс Лэнгтон, что, если бы я направил вас к известному или хотя бы подозреваемому мошеннику, я нарушил бы свой долг перед Обществом, в котором работаю. И, кроме того… Мисс Карвер считается одной из лучших в Лондоне: вы сами имели возможность наблюдать, как рьяно защищают ее ее обожатели.
— Но ведь не может быть сомнений, — возразила я, — что после сегодняшнего… ее репутация утрачена безвозвратно.
— Вовсе нет, — весело откликнулся он. — В спиритической прессе поднимется фурор, некоторые из ее приверженцев отпадут, но на их место придут другие. Это лишь часть игры.
— Вам так это представляется?
Его ответ был заглушен криком уличного торговца: мы подходили к Оксфорд-стрит, и движение на улице возрастало.
— Мисс Лэнгтон, — произнес он, — я собирался вернуться в помещение Общества в Вестминстере, но не могу ли я проводить вас домой — если, конечно, вы направляетесь домой?
— Благодарю вас, нет. Я привыкла ходить одна.
— Тогда могу ли я надеяться увидеть вас снова?
— Мне очень жаль, — отвечала я, — но это совершенно невозможно. Прощайте, мистер Рафаэл.
