Он влез в мою палатку:
— Проснулся? А я всю ночь не мог уснуть, все думаю о нашем решении.
— А я бы спал и спал!
— Как себя чувствуешь?
— Спасибо, ничего.
— Как себя чувствуешь, спрашиваю? — Пельменев пристально поглядел мне в глаза.
— А как я должен себя чувствовать?
— Ладно, не поднимай тяжести. Не надрывайся.
— Почему? Что я не такой, как все?!
— Не знаю, говоришь — радикулит у тебя… — Он отвел глаза и выбрался из палатки.
И взгляд и тон его ясно говорили — из столицы поспешили с вестью о приступе, который случился там со мной. Неужели всем здесь известно? Знают и делают вид, будто не знают?! Стараются не выдать себя? Плохи, значит, мои дела… Радикулит! Знаю, мой Миша, что ты подразумеваешь, отлично понимаю, да не время предаваться черным мыслям. Впереди действительно решающие дни.
Ровно через полчаса со сборами было покончено. Два тяжело нагруженных грузовика прицепили к двум вездеходам — по таежному бездорожью грузовой машине не проехать.
Все заняли свои места — жены Александрова и Пельменева на сиденьях рядом с водителями вездеходов, а в кабинах грузовиков — наша стряпуха тетя Марфа и самая старшая из женщин. Молодежь расположилась в кузовах. Александров и Пельменев, вооружившись двустволками, восседали на кабинах вездеходов, и горе той птице или косуле, которая окажется на расстоянии выстрела. Оба пулю в пулю всаживают, мне нипочем не научиться так стрелять.
Александров напоследок оглянул наше «городище» и дал команду выезжать. Вездеходы загромыхали, лагерь на колесах тронулся в путь.
День ушел на переезд. В тайге вездеходу большой скорости не развить, а нам еще реки приходилось одолевать. Когда мы выгрузились, уже темнело, и хотя были измотаны дорогой, все же разбили «палаточный город», пока женщины стряпали; а после ужина даже у костра посидели, как обычно.
Признаться, час у костра — самый желанный для меня. Приплясывают языки огня, потрескивают дрова, и чувствуешь себя уютно, будто дома. Завязывается разговор — бывает, серьезный, вспыхнет вдруг дискуссия по вопросам геологии; бывает, пустячный — о том о сем, что-то вспоминают, что-то сочиняют, сидим в телогрейках и слушаем друг друга, развлекаем. Иногда поем — грустные и веселые песни, только песни о геологах у нас не в чести — не берут они за душу… Судя по тем, что мы знали, авторам их понаслышке известна жизнь геологов.
Следующий день Александров объявил днем отдыха и освоения местности. Пельменев не вытерпел — отправился к месту «секретной» буровой. Бурав уже достиг рудовмещающей зоны, и он со всеми своими пожитками переселился туда, «разведясь» с женой. В отличие от меня с Александровым, Пельменев больше уповает на шурфы и буровые скважины, а не на редкие в тайге естественные обнажения.
