В этом Дайго окончательно удостоверился, понаблюдав с того же места за дорогой ещё минут десять, — за это время он не увидел ни одного пешехода и только одну машину. Вряд ли кто-то из машины сможет заметить какое-то движение на горном склоне, подумал он.
Дайго посмотрел на часы — они показывали три сорок. Пристроившись в тени на другой стороне дороги, ведшей от дома Мидори, он мог прекрасно видеть тропу, по которой только что шёл сам, а также весь склон холма и замёрзшее озеро под ним. Отсюда же ему была видна крыша станции канатной дороги и даже качающаяся кабинка подъёмника, медленно скользящая наверх.
Холод пробирал до самого нутра. Пальцы в ботинках онемели. Онемело и сердце — никаких чувств. Казалось, его действия и эмоции были отделены друг от друга, а душу охватило состояние полной нереальности происходящего. Он не чувствовал ни возбуждения, ни страха, обычно предшествующих переходу к решительным действиям, — только пустоту и одиночество. Он попытался припомнить свои ощущения в тот тёмный вечер в Барбизоне. «Достаточно. Пожалуйста, не рассказывайте мне больше ничего. Всё остальное не важно. Думаю, я уже поняла вас гораздо лучше, чем кто-либо другой». Эти слова Фумико словно наяву прозвучали сейчас в его ушах.
Эх! Как ему хотелось снова увидеть Фумико! Наполнится ли снова его жизнь смыслом после новой встречи с ней? В любом случае ясно одно — он должен предпринять этот следующий шаг. До тех пор пока он этого не сделает, ему не увидеть Фумико снова. Ведь она проявила поразительную силу воли и храбрость, выполнив свою часть их тайного соглашения.
Дайго вспомнились выпуклые глаза Йосими и его толстые губы. Его неуёмная тяга к власти и деньгам. Йосими не задумываясь уничтожал других, более слабых людей, давя их как насекомых. Он без колебаний отклонил результаты проведённого Дайго химического анализа конфет «Попико», заменив их на собственные. Дайго припомнилась язвительная усмешка, игравшая на губах Йосими, когда тот принуждал Дайго согласиться на должность в Аляскинском университете. Ему припомнились стоны больных детей, ставших жертвами Йосими, и отчаянный взгляд одной из матерей, умолявшей его узнать правду. Да, такие люди, как Йосими, не имеют права на жизнь.
А для Фумико таким человеком была Мидори Нагахара. Быть может, убивая Йосими, Фумико воображала, что уничтожает Мидори. Так и Дайго теперь решил, что представит себе, будто убивает Йосими.
Он собирался убить Мидори вовсе не из страха, что Фумико, не сделай он этого, заподозрит, будто он всё заранее рассчитал с целью избавиться от Йосими. Дайго убеждал себя, что действует не из какого-то там постыдного чувства самозащиты. И всё же, твердя себе, что освобождает общество от таких, как Йосими, он понимал, что на самом деле не является таким уж героем. Однако существовал ещё и другой Дайго, совершенно другой человек, сумевший выйти за пределы условностей и моральных норм, — человек, чья поэтическая натура жаждала чего-то чистого и вечного. И Дайго мучил вопрос — не эта ли его натура так настойчиво побуждала сейчас к прямым действиям?
