— А что? Боишься имени своего господина, раб Вольдеморта?
— Ты ответишь мне за это, Поттер! — бешенство захлестнула Драко, и вместе с ним — ликование: да, вот оно, вот момент его счастья — злиться на Поттера, ненавидеть Поттера — и знать, что это чувство взаимно. Он выхватил палочку; в этот же момент Поттер схватил свою, и Драко уже знал, что первым заклинанием его врага будет "Экспеллиармус", и губы его уже шептали любимое "Ступефай" — чтобы увидеть, как Поттера отшвырнет на пол, протащит до стены, и как он врежется в шкаф для роб…
…И ему стало плохо. Словно кто-то вдруг рванул его изнутри острыми когтями, и он отчетливо представил Гарри на полу, у стены, из рассеченного лба течет кровь… Драко стало так плохо, словно у него вырвали сердце. И в тот же самый момент он почувствовал отвращение к себе, отвращение к собственной ненависти, отвращение к своей неспособности испытывать иные чувства. Он словно увидел себя чужими глазами — может быть, поттеровскими? — искаженное лицо, кривящиеся губы, нечеловеческий оскал…
Драко опустил палочку и отступил на шаг. Гарри смотрел на него со странным выражением на лице: непонимание, обида, жалость… Жалость? Он жалеет меня?
Я был так рад видеть тебя… Почему?..
— Гарри? — Грейнджер коснулась руки Поттера. — Ты в…
— Да, — Гарри все еще не сводил глаз с Драко. — Да, ты права, нам лучше зайти позже.
— Господа! — мадам Малкин, возившаяся в подсобке и потому пропустившая все веселье, вылетела навстречу потенциальным клиентам. — Что-нибудь присмотрели?
— Мы зайдем попозже, — тихо ответил Гарри. Он отвернулся от Драко, так, словно этот жест дался ему с огромным трудом, и, опустив голову, вышел вслед за Грейнджер и Уизли на залитую солнцем Диагон-аллею.
Но у самой двери он обернулся и вновь посмотрел на Драко. Словно хотел что-то сказать ему взглядом.
Или спросить.
* * *
Или раньше…
* * *
Драко Малфой мрачно посмотрел на свое предплечье. Боже, как он гордился этим знаком год назад! Что с того, что иногда метка начинала невыносимо ныть, или что летом ему приходилось рубашку, не снимая: Смертный знак — не та татуировка, которую можно показывать всем. Все это было необходимой жертвой, малой жертвой.
Сейчас он чувствовал себя предателем, недостойным Знака.
Если бы можно было наложить на самого себя заклятие забвения, он бы это сделал. Если бы он блистал успехами в зельеделии, он сварил бы себе зелье, отнимающее память. Если бы он не боялся, он бы попросил зелье у Снейпа…
