Доктор Айваз соглашается со мной, но говорит, что среди тех, кто подчеркивает национальный элемент анализа ситуации, тоже немало честных и чистых людей. Прошу его дать мне список армянских поэтов, без знакомства с творчеством которых нельзя судить об Армении. Приеду домой, прочту. Тут же называет имена: Чаренц, Туманян, Исаакян, Ованес Шираз, Геворг Эмин, Сильва Капутикян, Арамаис Саакян, Ваган Терян, Абовян. И чтобы я не забыл, пишет эти имена мне на листочке. Он – со мной.
13.01. Последний день. Проверяю отчет. В нем картина организации терапевтической помощи пострадавшим от землетрясения, обобщение реального опыта такой работы, в этих условиях сделанного впервые в мировой литературе. А ведь это только часть того, что здесь сделано. Вклад военной медицины очень велик: ее силами была оказана помощь каждому третьему из 18000 раненых, не говоря уже о том, что ее помощь была самой ранней. Опыт коллективный, но приятно сознавать, что и ты внес в него свою лепту. Армянская трагедия приобрела планетарный характер, поэтому любой полезный анализ ее истории актуален.
Последний выход в город. Попытка посетить художественную галерею сорвалась: в музее – санитарный день. День солнечный, теплый. Площадь Ленина. Правительственные и партийные здания, громада памятника вождю. Самоходки, милиция, войска. У Агропрома – кучками – группы возбужденных армян. Человек 50–60. Милиционеры кого-то под руки ведут к самоходкам. Седой армянин что-то нехорошее сказал про советскую власть. Солнце, счастье, свобода!
У отогретой солнцем стены здания кусок ярко-зеленой травы. Примета жизни. Стремление к жизни отогреет и Армению.
Прощаюсь с врачами госпиталя и по ночному Еревану на машине – начальника еду в аэропорт. Звягинцев провожает. Он перебрался в мой номер и теперь будет пить чай вечерами один. Прощаемся. Аэропорт полон людьми. Посадка в какой-то неразберихе в ИЛ-62, на страшно холодном ветру.
В салоне сижу рядом с молодой армянкой-москвичкой, ездившей навестить ереванских родственников. Строй ее мыслей гораздо более московский, чем ереванский. Ее убеждать мне не пришлось. От нее я узнал многие подробности пережитого. Помню, что она говорила о Спитаке. На месте разлома земли в самом эпицентре землетрясения был и еще стоит склад боеприпасов. Его уберут весной и отведут это место для пахоты. «Армянская трагедия, – размышляла она, – клубок трех стихий: природной, принесшей массовую гибель и страдания, социальной – расширяющей пропасть между богатыми и бедными, и – рожденной ею – межнациональной, истощающей народы. Преодоление трагедии исторически неизбежно, и это будет делом самого армянского народа». И тихо прочла «Песню кузнеца» Акопа Акопяна, написанную еще в 1905 г., о силе духа народа.
