Жизнь нас взрослила, но мы упорно оставались детьми. Просто детство наше было военным. А мы были детьми войны.
Медицинские наблюдения накапливались и оставались в памяти.
Помню случай, когда девушка на перроне внезапно упала и забилась в судорогах. Люди ее бережно подняли, чтобы не разбила голову об асфальт, и положили на скамью. Она прикусила язык и обмочилась. Спустя 5 минут судороги закончились, и она заснула. Болезнь эта называлась «падучей» или эпилепсией. Позже к девушке подошли ее друзья. Все это казалось каким-то нелепым. Девушку было жаль.
В 1943-м году отец получил известия из блокированного Ленинграда, Сообщали, что вся семья Кирилловых, рабочие военных заводов на Ржевке, умерли с голоду, в их числе наши бабушка и дедушка, а дядя Паша был убит на Карельском фронте. Питались мы плохо, но о том, чтобы умереть с голоду, мы слышали впервые.
В те годы, с 1943 по 1946-ой, мне приходилось часто навещать мою маму в различных туберкулезных больницах Москвы. Помню душные палаты, переполненные изможденными женщинами, сладковатый запах отхаркиваемой мокроты, напоминающий запах меда. Летом 1946-го года, уходя от мамы и чувствуя, что она теперь уже точно умрет, рыдая в больничном сквере, у памятника Достоевскому, я поклялся: сколько буду жить, столько буду уничтожать фашизм, убивший ее. Летом 1946 г. мама умерла. Было мне тогда 13 лет.
Видел я и больных, и раненых, в том числе на костылях, возвращавшихся с фронта, но все же они не были моими больными. О них знали и все мои сверстники. Подлинное, ответственное отношение к больным людям появилось у меня только в ходе учебы в Военно-медицинской академии им. С.М.Кирова.
В 1953 г. на 3-м курсе начались лекции и практические занятия по пропедевтике внутренних болезней. Мне выделили на курацию больную ревматизмом и митральным пороком сердца, женщину лет 35-ти.
Сложным оказалось не аускультировать сердце, дифференцировать тоны и шумы, а преодолеть психологический барьер между собой и больным человеком. Я был очень взволнован поначалу, так, что больная, увидев перед собой в сущности как бы своего сына, которому неловко было даже дотрагиваться до ее груди, сама помогала мне, и я с ее помощью перкутировал и выслушивал ее сердце как положено – и лежа, и на боку, и сидя. Кожа ее была слегка влажная, больная при движениях задыхалась и к концу обследования заметно уставала. На щеках ее был виден румянец – характерный симптом митрального стеноза сердца.
