— Кто энти? — учитель Акинобу решил прощупать деда. — Впрочем, люби Будду и поступай, как хочешь.
— Ты постой, постой, — понимающе ухмыльнулся дед. — Ты думаешь, что все понимаешь? Ты еще пешком под стол ходил, когда я поставлял в Яшмовый дворец шелк. Я здесь все дороги знаю. Потом энти самые летают…
Казалось, последний аргумент был самым весомым. Учитель Акинобу задумчиво помолчал и вдруг сказал:
— С тобой пойдет… — он посмотрел на всех по очереди, даже на строптивого генерала.
Никто не возражал.
Дед Митиёри обрадовался и хлопнул в ладоши:
— Вот это дело! Я вас куда хошь приведу!
Ой ли? — едва не усомнился Натабура и решил, что учитель выберет ему в помощники ловкого и сильного Баттусая, но Акинобу указал на Язаки.
— Язаки!
Из каких соображений он выбрал Язаки, Натабура так и не понял. Должно быть, Баттусай нужен Акинобу, чтобы, если понадобится, урезонить генерала Го-Тоба или еще для чего-то. Еще больше он его удивил тем, что отправил с ними деда Митиёри. Для маскировки, решил Натабура, и ошибся.
— Там, где молодому лень, старому есть пень, на котором можно подумать, — напутствовал их Акинобу.
Натабура даже немного обиделся. Разве я когда-нибудь подводил? — хотел возразить он, но в последний момент передумал. Вдруг учитель предвидит то, что мне еще не ведомо? Должно быть, я чего-то не понимаю.
— Дед, тебя как зовут? — спросил он, когда они отошли и крапива плотной стеной сомкнулась за ними: вот был дом позади — и нет дома.
— Меня-то? — нервно переспросил дед. — Ваноути. А что?
— Да ничего. Это не тот Ваноути?..
— Не тот, — перебил его дед.
Натабура ухмыльнулся, но не успокоился:
— Ваноути? Постой, постой, Ваноути, который прилюдно был порот на площади Цуэ[48] в день седьмой луны пятого года Рокухара?[49]
— Ну… — Ваноути на мгновение смутился. — Я.
— Лицезрел я твою голую задницу, — сказал Натабура и засмеялся.
Ваноути обиделся:
— Кто много смеется, тот мало видит!
— Ох-ох! — не мог упокоиться Натабура, хватаясь за бока.
Ваноути притопнул невесомой ножкой и заорал:
— Синдзимаэ!
— Ох-ох! — смеялся Натабура, вытирая слезы.
Даже Афра улыбнулся, показывая резцы. Язаки же из-за почтения к возрасту деда не подавал вида, что ему тоже смешно — уж очень потешно злился Ваноути.
— Бака![50] — орал Ваноути.
Его седые космы стали топорщиться, как у самого злого демона смерти, а черные, как угли глаза, метали молнии. Афра перестал улыбаться, покосился на деда и заворчал. Не любил он ничего необычного.
