В конце концов, кто должен защищать страну? Те, кто имел власть и деньги, а теперь, когда пришло время проявить стойкость, разбежались по кустам. Он ненавидел их за это, за близорукость и жестокость к собственному народу, за лицемерие и жадность.
— Да, — уныло согласился генерал Го-Тоба, — иначе лежали бы вы сейчас в луже крови. — Это Чжэн Чэн-гун! — генерал показал на попутчика.
Несомненно, что таким образом он хотел подчеркнуть собственную значимость. Чжэн Чэн-гун, который до этого только сверкал от ярости глазами, приосанился.
— Слышали о таком, — опять не удержался Натабура. — Лучший фехтовальщик при императоре Мангобэй.
Наступила тишина. Скрытый вызов во фразе Натабуры поняли все, даже Афра, у которого шерсть на загривке встала дыбом, а брыли стали подергиваться.
— Ты намекаешь, собака, что я оставил своего господина?! — надменно и громко спросил Чжэн Чэн-гун.
— Я намекаю только на то, что сказал, сэйса, — насмешливо ответил Натабура.
На этот раз учитель Акинобу не остановил его. Стоит ли, если кто-то желает наколоться на кусанаги Натабуры, к тому же отвлекать бойца в такой момент большая глупость. Дух! Вот всему причина. Дух — вот что важно! Дух — он всегда выведет на правильный путь, спасет и защитит. Акинобу только прикинул траекторию движения катана Чжэн Чэн-гуна и немного подался в сторону, да еще прижал к себе Афра, чтобы тот не мешал, если дело дойдет до схватки. Правда, Натабура нарушил третью заповедь Акинобу: никогда не доводи дело, если можешь, до схватки, ибо сама схватка — уже проигрыш, потеря контроля над ситуацией. Но, видно, порой бывают исключения.
— Выброси свой веер, и мы сразимся, — свирепея на глаза, произнес Чжэн Чэн-гун.
Волосы у него на голове с треском пробили верхушку шлема и вылезли через тёхэн[37], а борода и усы проткнули полумаску, которая была на нем. Зрачки от бешенства расширились и стали большими и черными, как бездна, а рука, сжимающая рукоять катана, задрожала от напряжения.
Язаки, испытав мгновенный ужас, освободился от содержимого своего желудка. Баттусай в кустах крякнул от досады, полагая, что Натабура не устоит. А Митиёри зарылся в камыш. Один учитель Акинобу даже глазом не моргнул, ибо видел в этой жизни и не такое. Дед Митиёри сослепу ничего не понял и поэтому не испугался, а некстати произнес:
— Сейчас рыбки сварим…
— Боюсь, что если я его брошу, ты, ксо, лишишься головы, — очень-очень медленно, растягивая каждое слово, произнес Натабура.
