Но тщетно. Миссия переговорщиков провалилась, банк был строг, хамоват и неприступен. В ответ на мольбы и уговоры звучало только «нет» и «убирайтесь».
Примерно в это же время по другим делам мне предстояла поездка в Париж, и по такому случаю я лично зашел в депозитарий.
Работники хранилища, с которыми мы уже были знакомы, встретили меня, как всегда, радушно, и потому вдруг зародилась наивная надежда, что гроза пройдет без последствий, а недоразумение уляжется. Не могут же итальянцы всюду распоряжаться как им угодно, а французы — быть так бессмысленно жестоки?
Я забрал из нашего сейфа другую картину, которую мы как раз собирались отдать на реставрацию. Кофр, таким образом, опустел совершенно. И тут я сообразил, что нельзя оставлять его пустым: банк легко решится взломать сейф, если мы не договоримся.
И потому я придумал оставить там какую-нибудь записку с шифром и запереть. Если банкиры взломают сейф, я стану утверждать, что они нанесли мне ущерб, вмешавшись в мою личную жизнь и рассекретив важный для меня код.
Я порылся в карманах и нашел случайную карточку компании «Аэрофлот». Ну что ж, пусть будет «Аэрофлот». Меня вполне устраивало. Я попросил у работника депозитария ручку, дописал на карточку от руки какие-то цифры и добавил еще три кириллические буквы покрупнее. Каждый русский поймет, о чем речь.
Буквы я написал на всякий случай: если сейф взломают и станут описывать содержимое, пусть увидят, что я думаю о взломщиках. Отдавать свою ячейку миром я в любом случае не собирался.
И вот когда я уже поднялся со своего минус третьего этажа к выходу, меня ждал сюрприз. Осведомленный о том, что я пришел, у дверей меня в засаде поджидал впопыхах примчавшийся лично директор агентства месье Табуретт.
Парень выглядел как типичный «червь баблономики»: бедра шире плеч, несколько вытянутый вверх череп с редкими волосами и характерные для его профессии очки. «Мущщина» был еще не стар, но стремился к угасанию всего живого и задорного в себе.
Для меня, разумеется, его намерения не были загадкой. Месье Табуретт прибежал, чтобы охмурить меня своим обаянием и вытолкать вон из «своего» банка без шума и пыли, как говорится.
«Па де ваг» (не надо волн) — в те времена этот девиз был особенно популярен среди так называемой французской «элиты».
Месье Табуретт тревожился, он мельком скользнул взглядом по моему лицу и вновь нервно уставился на дверь лифта. Он, очевидно, ожидал увидеть некоего злодея, а я никак не подходил на роль «демона ночи».
