Симочка не отрываясь смотрела в темный проем окна. Дверь в память отворилась и сладкие воспоминания о ночах, проведенных с Леонидом, всколыхнули ее сердце. Минуты страсти, — и грешные, и романтические, прелюдии к ним, — встали перед глазами. Его взгляд, движения, слова, жаркое дыхание и губы, готовые к поцелую. В груди ее стало тепло, но вдруг почти физическая боль пронзила сознание — те же самые ласки сейчас, возможно, он дарит другой. Той другой, которая увела ее Леонида в этот дом. Она встала и на ватных ногах побрела по дорожке, шурша мокрыми листьями. По щекам Симочки текли теплые слезы.
— Слушай, Леонид, так больше продолжаться не может, — взбешенная Валентина потрясала запиской, — над нами, вернее, надо мной, уже соседи смеются. Ты думаешь, никто ничего не видит и не знает? Ошибаешься! Поставь ее на место — настоящая трагедия должна быть короткой.
— Да не обращай ты внимания. Она человек эмоциональный и страдает не столько от того, что происходит, сколько от того, как она оценивает ситуацию.
— Ну как знаешь. Это уже надоело, более того, присутствие вечной соперницы, — она достала из кармана халата очередное письмо и прочла; «…плен твой приятен и нерушим…», — заставляет мен* быть в постоянном психологическом напряжении. Мне это нужно, Леня? — Валентина щурит глаза, от чего они становятся маленькими и злыми.
Симочка нехотя пошла открывать дверь на чей–т° настойчивый звонок — уже долгие дни она никого не хотела видеть. В дверях стоял Леонид. У женщины подкосились ноги и она дрожащим голосом произнесла:
— Проходи, Ленечка…
Леонид, не снимая пальто, прошел в комнату и присел на стул.
— Чаю, кофе?
— Нет, ничего не надо, — лицо его было хмурым, он нервно вертел в руках коробок спичек. — Я понимаю, Сима, распад семьи, там, где семья еще что‑то значит, всегда трагедия. Но наша семья уже изжила свои лучшие времена. Осталась ничем не заполненная пустота. И главное, — Леонид опустил глаза, — прости, пожалуйста, ты перестала меня интересовать как женщина. — Он поднялся со стула. — Перестань донимать меня своими письмами — уже ничего не исправить. — Но любить хоть тебя можно? — Глаза Симочки наполнились слезами. — Ведь без любви человек не более, чем покойник в отпуске.
— Люби… — Леонид, заложив руки за спину, принялся ходить по комнате. — Сима, как ты не поймешь, что человек — это животное, которое грезит. Спустись на землю; хочу, чтобы ты встретила хорошего мужчину и создала себе новую семью. Пойми: между нами все кончено.
