— Ну ты можешь делать катышки, — напоминаю я.
— Диагноз поставлен верно, — отзывается он.
Дэбби, руки у груди как для молитвы, радостно прихлопывает.
— Ты не поверишь, — просто светится она, — какое тебя ждет изобилие!
* * *
Мокрые до нитки, мы вчетвером толпимся в кухонной кладовке: рыщем по полкам и усыпаем пол каплями воды.
— Видали такую кладовку? — вопрошает Шошана. — Просто гигантский склад!
Она вытягивает руки в стороны.
Кладовка и правда большая, и она просто забита продуктами, в том числе и неимоверным количеством сладкого — жизненная необходимость, учитывая, что на дом часто налетают стаи подростков.
— Вы приготовились к ядерной зиме? — недоумевает Шошана.
— Я тебе сейчас расскажу, к чему мы приготовились, — говорю я. — Хочешь знать, насколько Дэбби одержима? Хочешь знать, что для нее значит Холокост? Серьезно — как ты думаешь, насколько?
— Ни насколько, — отвечает Дэбби. — Хватит о Холокосте.
— Расскажи, — требует Шошана.
— Она постоянно обустраивает тайник, где можно спрятаться.
— Ничего себе! — удивляется Шошана.
— Ну ты только посмотри: кладовка с едой, рядом туалет, тут — дверь в гараж. Можно взять гипсокартон и замуровать дверь из гостиной, и никто не догадается, что за этой стеной. Никто. А если и дверь со стороны гаража замаскировать: инструментами, например, завесить, а дверные петли вывести на другую сторону, заставить эту стену великом, газонокосилкой — у тебя получится замкнутое пространство с проточной водой, туалетом и едой. Если спрятаться здесь, то в дом можно пустить на постой другую семью. И никто не догадается.
— О, боже, — вздыхает Шошана, — хоть и покинула меня кратковременная память от всех этих родов…
— И от травки, — добавляю я.
— И от травки тоже. Но я помню! Я с детства помню, что она всегда, — Шошана поворачивается к Дэбби, — ты всегда заставляла меня играть в эту игру. Найти укромное место. Потом хуже, страшнее…
— Давай не будем, — просит Дэбби.
— Я знаю, о чем ты, — я рад, что об этом зашла речь. — Её игра, да? Она играла с тобой в эту безумную игру?
— Хватит уже об этом, — просит Дэбби.
Но Марк, который все это время молча и самозабвенно изучает этикетки с сертификатами кошерности, разрывает пакетики с батончиками в сто калорий, ест горстями жареный арахис из банки, прервавшись только однажды, чтобы спросить: «Что это за фиги Newman?», вдруг замирает и просит:
— Хочу поиграть в эту игру!
— Это не игра! — протестует Дэбби.
Я рад, что она это сказала, потому что все эти годы я пытаюсь заставить ее в этом признаться. Это не игра. Это все очень серьезно, и все эти приготовления — это серьезное отклонение, которому я не хотел бы подыгрывать.
