— И это тебя волнует? — спрашивает Марк. — Вот от этого у американской еврейки бессонница?
— О чем ты? — не понимает Дэбби.
— А я вот о чем…
Но Шошана его останавливает.
— Не надо объяснять, Юри. Оставь все так, пожалуйста.
— Ничего, мы справимся, — настаиваю я. — Нам даже интересно. Эта штука, — я тычу пальцем с сторону жестянки с травой, — прояснила наши умы. Мы во всеоружии для самых возвышенных размышлений.
— Самых возвышенных, потому что мы просто улетели, — без грамма шутки, серьезно произносит Дэбби.
— Сын ваш — хороший вроде парень…
— Не надо об их сыне, — просит Шошана.
— Не надо о нашем сыне, — поддакивает Дэбби.
Тут уже я перегибаюсь через стол и беру ее за локоть.
— Говори о сыне, — требую я.
— Я не вижу в нем еврея.
— Как ты можешь? — возмущается Дэбби. — С ума сошел!
На реакцию Дэбби никто не обращает внимания, потому что все просто уставились на меня, так громко я хохочу.
— А что такое? — спрашивает Марк.
— Не видишь в нем еврея? — восклицаю я. — Ну конечно, у тебя — шляпа, борода, эти огромные башмаки. Попробуй-ка соответствовать такому еврею. Это как бы Оззи Осборн или ребята из Kiss заявили Полу Саймону: «Что-то ты не очень на музыканта похож…»
— Дело не в одежде, а в том, как ты строишь свою жизнь в неиудейской среде. Ну вот что мы видим по дороге из аэропорта? Супермаркет, супермаркет, лавка с порнокнижками, супермаркет, супермаркет, любительский полигон.
— Жители Флориды очень любят стрельбу и порно, — подтверждаю я, — и супермаркеты тоже.
— О, боже! — вздыхает Дэбби, — В том же духе, что и «Голдберг, Голдберг, Атта…». Та же музыка, слова другие.
— Его любимый напев, — подтверждает Шошана. — Он часто так выражается.
— Я просто пытаюсь объяснить, хотя вам и смешно, что нельзя сохранить иудейскую идентичность на основе одного ужасного преступления. Эта ваша одержимость Холокостом как обязательным элементом самоидентификации… вы на нем все ваше воспитание построили. Потому что по-другому вы не можете обеспечить связь поколений. У вас не осталось больше ничего, что связывало бы вас с еврейскими корнями.
— Ого, вот это обидно, — протестует Дэбби. — И однобоко. Еврейская культура существует. И жить богатой культурной жизнью очень даже возможно.
— Нельзя, если ты говоришь о жизни по-еврейски. Иудаизм — это религия. Религия диктует обряд. Культура ничего не значит. Культуру придумали недавно. И поэтому она непостоянна, она все время меняется, она не может обеспечить связь поколений. Это как если ты возмешь две железки и, вместо того, чтобы хорошенько их спаять, просто склеишь их.
