— Война все карты спутала.
— Война — войной, а порода — породой.
— А и не в породе дело, — Петр Николаевич с другой кровати (его все так и называли, почтительно, полным именем) был из тех энергичных и властных людей, которым в первые минуты веришь без сомнения, — молоденькие — все такие.
— Перестарок, — сказала свое тетя Дуня. — Женить его давно пора.
— Женатые, бывает, еще хуже бесятся, — откликнулся старик с печи.
— Так интересно, поди, с чужой-то? — снова вмешался Петр Николаевич. — А, Мань?
— А я уж ничего про это не помню, — отозвалась та, самая старшая. — Спать охота.
— Со своим — знамо дело. А с чужим положи, и ты, небось, ворочаться начнешь? Так и мужику интересно, если другая подвернется. В чужую бабу черт ложку меда добавил.
— Чего уж в ней больно интересного? Все одинаковые.
— А вот придешь домой, возьми новый сарафан, надень да покажись своему.
— Ну и что будет?
— Ничего не будет, — подвела итог тетя Дуня. — Опоздали мы с сарафанами. Давайте, спите. А то парня беспокоите — наробился, пристал.
— А мы — не наробились? Молоденький, отдохнет еще.
— Он что же, про себя ставит аль про отца?
— Как хочешь, так и понимай. Ребятишек молоком кормить надо.
— Молодец. Самостоятельный. Нынче молоденькие редко кто скотиной занимаются.
— Молоденькие — ладно. Поглядишь — такие мужики: сытые, гладкие — слоняются без дела все лето. Исть-то что будут?
— В магазин пойдут, купят.
— Про всех там не напасешься.
— У меня соседка всю жизнь в магазин ходит. И скотины никогда не держала. Корову подоить — и то не допросишься: вставать ей рано тяжело. Век доживает — тяжеле ложки ничего в руки не брала. А поесть послашше — тоже не против. Намедни заявилась: «Мань, налей сливочек? Сливочек захотелось с сахаром. Мише я картошек сварю, он проработается — хоть чего поест, а у меня аппетиту не стает».
— Затем она и здоровая такая, не баливала никогда.
— Молодая лень под старость пригодится. Мы — простодырые — вот и робим, — заключила хозяйка.
— Может, еще и лучше так, — заговорила жена Петра Николаевича. — У нас зять, пока корову держали, не пил. А перешли в казенную — совсем разбаловался. Что там делать? За целый месяц гвоздя в стенку не забьет.
— Пьет?
— Пьет. Ровно подрядился. Станешь ругаться — неладно. «Я, — говорит, — вам устрою Варфоломеевскую ночь!» Последний раз прихожу к ним — Катя ждет его с работы: получку должен принести. Мне рассказывает, сколь на шубку Ваське отложит, сколько на пропитание, за квартиру. Сама со вторым на декрете сидит. Является пьяный, подает пятьдесят рублей. Остальные пропил или спрятал — не знаю. Она взяла деньги да ему и шваркнула: «Как хочешь, так и корми нас на них!» Что ты думаешь? Берет. «Согласен», — говорит. Оделся, пошел с сумкой, как путевый. Ждем час, другой — нету. Забеспокоились: он у нас сердешник. Пошли искать. Валяется у магазина пьянехонек, и ни денег при нем, ни сумки! Так «скорую» вызывали, два часа отхаживали. Согрешила я с ними…
