Тимар философски пожал плечами, пробурчав под нос что-то типа «все девушки странные», и отправился за пылесосом. А я в который раз порадовалась своему выбору – пылесос у меня такая же адская машина, как и пароочиститель. Засасывал так, что я щетку потом от пола с трудом отрывала.
Вот такой вереницей мы и отправились по лестнице вверх. Впереди – Тимар с включенным пылесосом, за ним – Филимон и последней – я. Лестничных пролетов оказалось два. Причем у нас было стойкое ощущение, что мы поднимаемся в башню – очень уж узкой и крутой оказалась эта лестница. Да и последний раз ходили по ней бог знает сколько лет назад. Пауки тут постарались на славу. Все было не просто в паутине, а вот как в фильмах ужасов показывают: паутина висела полотнами, от пола до потолка, от стены до стены. Сама бы я сюда точно не полезла, ни за что на свете. Но, ступая по уже очищенному пространству, только брезгливо сглатывала, глядя на колышущиеся на сквозняке серые полотнища. Какая мерзость!
Тимар остановился, выключил пылесос, и я выглянула из-за его плеча. Огось! Мы пришли в комнату, которая, как я и предполагала, находилась в башне. Или, точнее, башенке, так как лестница была не очень длинная. Круглая комната метров двадцати, высокий сводчатый потолок, три стрельчатых окна по периметру, одно из них – от пола до потолка – открывалось на балкончик с коваными перилами. Стены обшиты светлым деревом, пол тоже деревянный, но очень темный, почти черный. На стене – старый гобелен, выцветший и покрытый пылью настолько, что понять, что на нем изображено, невозможно. У одного окна – письменный стол, кожаное кресло. Рядом высокий узкий книжный шкаф со стеклянными дверцами. С потолка свисает хрустальная люстра на цепи, а с люстры – клочья паутины. Собственно, она была здесь везде, так же как и на лестнице, поэтому входить в комнату я не торопилась.
А завершала увиденный нами интерьер кровать у стены. Старинная, под вишневым балдахином. Точнее, когда-то он был вишневым, а сейчас и не поймешь, какого он цвета, столько на нем было пыли. Пространство между столбиками, удерживающими балдахин, тоже в паутине, и меня в очередной раз скрутило от отвращения. На самой кровати, застеленной покрывалом в цвет балдахина, лежало что-то крупное и продолговатое, накрытое полотном. С порога понять, что это, было невозможно – видно только, что на покрывале осел толстый слой пыли, и, откровенно говоря, мне даже страшно было представить, сколько ее поднимется, если это покрывало снять.
