Пруд большой и вырезан буквой «Е». В нем я не тонула, с ним связана другая история. Когда мы зимой катались на санках по этому пруду, я сбила какого-то человека, он сел мне на голову, и у меня был оторван нос. Потом сделали нашлепку, все срослось, остался только небольшой шрам, его сейчас не видно. А тонула я в маленьких прудах. Потому что там было много тины. Дважды меня вытаскивали. Потом крепко наказывали, даже ремнем, но это было бесполезно. Мы все равно плавали на острова. Доказывали, что можем переплыть Днепр. Почему-то считалось, что ты можешь переплыть Днепр, если доплывешь до одного островка на пруду. Пруд был глубокий, и люди там тонули. Но нам было все нипочем в то время, это было босоногое послевоенное детство. Немножечко голодное, немножечко грустное и очень счастливое.
У нас была удивительная семья. Дедушка с бабушкой – в основном мы были с ними. За обед садились всегда вовремя. Бабушка не любила, чтобы мы опаздывали: «В два часа обед, извольте все быть». В два часа все сидели за столом, обязательно мыли руки – и это проверялось, особенно у меня. Уши не проверяли, потому что, наверное, не нужно было. И если ногти, к примеру, вдруг были грязные, попадало так, что мама не горюй! Просто не давали тогда яблоко или печенье. Итак, садились все за стол. Обед проходил молча. Старались не разговаривать с набитым ртом. Если я брала ложку или вилку неправильно, бабушка только строго смотрела на меня, и этого было достаточно. А как неудобно было есть этой чертовой вилкой! Ложкой – быстрее и спокойнее. Съела сразу – и свободна. Освенцим я была, просто освенцим! Занималась балетом. Торчали ключицы и вот такие ручки были тонюсенькие. Каждый раз бабушка говорила: «Боже мой, Наташка, ну когда же ты поправишься?»
Сестренка – наоборот – была такая плотненькая, ладненькая такая, хорошая и очень противная. Она все время ходила за мной как хвост. Бабушка говорила: «Возьми с собой Ирку». Я ее лупила. Отлуплю, а она все равно идет и орет. Мы взрослыми себя считали, она на два года моложе меня была. Мне уже десять лет, а ей восемь. Просто девчонка совсем! И ноет, и ноет. Подойду к ней, дам тумака: «Если ты будешь ныть, я тебя вообще побью». Лупила я ее очень. Потом уже, когда повзрослела, думаю: «Господи, если бы сейчас вернуть это время, чтобы можно было отлупить сестренку!»
И вот вечер, уроки сделаны или не сделаны – такое тоже бывало, и дедушка садился нам читать. Мне бабушка давала вязание, вышивание или штопать носки. Ирке не давали ничего, она у нас была безрукая. Бабушка вышивала, а дедушка – читал. Читал, в основном, классику: Тургенева, Пушкина. Вот оттуда-то все мои познания русской литературы – от дедушки с бабушкой. Или мы садились слушать по радио спектакль. Это было очень хорошее время и очень хорошие часы.
