Мои родители не имели никакого отношения к театру. Хотя удивительная вещь: мама была родом из Каменки-Бубской – это 40 километров от Львова. А там был первый украинский вертеп. Это такой религиозный театр на колесах, который ездил из одного села в другое. И мои давние предки были главными артистами и руководителями этого театра на колесах. Эти гены от первого украинского театра, конечно, во мне. Поскольку у нас была семья религиозная, мама должна была заниматься только детьми. И она всю жизнь посвятила нам. Поэтому я не знаю, что такое коллектив. Нас было трое: две сестры и я. Естественно, соседи говорили, что меня нужно отвести в детский сад. Это не удалось даже с десятой попытки, потому что, как только я перешагивал порог детского садика и видел маленьких бандитов, я понимал, что никогда в жизни не стану еще одним участником этой разбойничьей секты.
Все друзья мамы и папы были людьми религиозными. Но никто никогда не заставлял меня во что-то верить. Я должен был сам к чему-то прийти. Никто меня не ругал, что я допоздна сижу, главное – чтобы учился. Я мог курить, драться, пить. Но я был занят другим. Я ставил спектакли, и ребята мне верили. Полет птиц меня всегда заставлял поверить в то, что я могу взлететь. В один прекрасный день я привязал веники к своим худеньким ручкам. Залез на дерево, собрал ребят. Я должен был, как мне казалось, набрать воздух, взмахнуть вениками и взлететь. Я действительно взмахнул руками и, конечно, оказался на земле. Отчаяния было – ноль. Я сказал: «Я опять лезу наверх», и опять я был внизу. Потом я вдруг сообразил, что через движение рук я могу создать ощущение полета. И когда я показал это своим артистам, они кричали: «Ты был в воздухе, ты летал». И я поверил, что действительно летал.
Во дворе жили поляки, евреи и украинцы, и никто не закрывал дверей своих квартир. Все было открыто. И если было плохо евреям, украинцы тут же помогали. Если полякам было плохо, евреи помогали вместе с украинцами. Мы и не думали о том, кто евреи, кто поляки. Мы совершенно свободно переходили с языка на язык, и не было никаких проблем. И рецепты всех национальных блюд были нам известны. Фиш – удивительное еврейское блюдо. Или польский холодный борщ. Соседи готовили и приносили друг другу попробовать. Весь дом был одной семьей. Никто не знал, что есть зависть, есть вражда или непонимание. Когда я ставил спектакль, весь дом приходил смотреть. Это был праздник. После этого нам готовили пирожки из тертой картошки, они назывались по-польски «пляцки». Эта атмосфера добра, любви и доверия друг к другу – она во мне и сейчас.
