Дорогой мой, да это не ты мне, это я тебе гонорар заплатить должен!
На следующий день я уже ни о чем не мог думать — перед глазами стоял Хэмпстед.
Дядя Ося старше мамы на 16 лет. В январе 1917-го он окончил факультет права Петроградского университета, а уже в апреле, когда царские законы отменили, записался в Коллегию адвокатов и сразу же поступил помощником к присяжному поверенному, специалисту по международному праву, который поручил Осе заниматься делами Британского посольства. Ося тут же обзавелся трубкой и тросточкой, держаться стал степенно, смотреть — свысока, кланялся — с достоинством. Однако после убийства немецкого посла графа Мирбаха в июле восемнадцатого он помрачнел, замкнулся, стал чего-то опасаться. Да и дома ночевал все реже и реже, а потом и совсем исчез. Месяц его разыскивали и уж начали было оплакивать, как неожиданно получили от него письмо. Писал Ося из Крыма, сообщал, что жив и здоров, а о дальнейших планах известит позже.
Следующее письмо пришло из… Лондона.
Что с ним тогда стряслось, как он оказался в Лондоне, никто никогда не рассказывал. Помню лишь, как дедушка любил повторять: «Ося — умница, вовремя сообразил — от большевиков надо удирать». Бабушка при этом мрачнела и с каким-то загадочным видом кивала головой.
До войны письма от Оси время от времени приходили. Писал он, что женился на беженке из России, произвел на свет дочь Анну, сдал экзамен на звание барристера и принят в Британскую Коллегию адвокатов.
Дедушка очень этим гордился.
— Вы знаете, кто такой барристер? Это королевский адвокат, высший чин в британской адвокатуре. Подумать только, наш Ося выступает в суде в мантии и парике! Даже в старые времена я не слышал, чтобы иностранец стал барристером.
Тут дедушка обычно пускался в длинные рассуждения о британской юридической системе, но бабушка его непременно прерывала:
— Ну, так не стал бы Ося барристером — большое дело! Главное, что он теперь британский подданный. Англичане такие милые люди, не представляю себе, чтобы англичанин был антисемитом!
После войны письма от Оси приходить перестали, имя его упоминалось раз-два в год, когда бабушка доставала из комода завернутые в газету старые фотографии.
— Это тетя Мира, она умерла от голода в блокаду, это дядя Наум, он был профессором восточных языков. Это дядя Ося, он адвокат. Это ваша мама, это дядя Альберт, это Гришенька, мой младший.
Профессор восточных языков? Интересно!
— А где сейчас дядя Наум?
