Он застучал кулаком.
— Отворяйте немедленно. Отворяйте, слышишь? Иначе выломаю.
Молчание.
— Ну-ка, навались, ребята, — велел он нам.
Но дверь внезапно распахнулась. Перед нами появилась графиня Воронцова. Ее узкие серые глаза были налитым холодным презрением.
— Что вам угодно, господа?
— Пустите! — потребовал Кузьмичев, отталкивая ее и бросаясь в спальню.
Свет фонаря пробежал по возвышающейся, словно трон, широкой кровати, по небрежно раскиданным подушкам, трельяжам, хрустальным подвескам. Я шарила в темноте, ища выключатель, нашла, повернула. Свет, на счастье, горел. Но графа Воронцова здесь не было.
— Где муж? — грозно спросил Кузьмичев.
Графиня величественно усмехнулась.
— Он уехал.
— Так мы и поверили!..
Мы заглядывали под кровать, переворачивали тюфяки, ощупывали стены. Все зря.
— Обыщи ее, — приказал мне Кузьмичев.
— Меня?
Я подошла к графине. Ее лицо было перекошено такой злобой, что мне стало не по себе. Кузьмичев это заметил.
— Выполняй приказ, — сказал он. — Поторапливайся.
Я положила руки на плечи графини, и мы обе задрожали от ненависти и отвращения: она — ко мне, к моим шершавым обветренным рукам; я — к ней, к этому гибкому змеиному телу с шелковой кожей.
— Ищи, — повторил Кузьмичев. — Ищи!
Превозмогая себя, я проверяла каждую сборку пышных кружев. Вдруг я почувствовала, что графиня почему-то прижимает к себе левый локоть. Я слегка потянула. Графиня сопротивлялась. Я дернула, насильно просунула руку и нащупала небольшую плотную трубочку.
— Дрянь, — зашипела графиня. — Ты делаешь мне больно.
Она пыталась оттолкнуть меня. Я ее не выпускала.
— Берегись! — крикнул Леня.
Леня, друг мой Леня! Четверть века спустя, попав в окружение в дни Великой Отечественной войны, ты, прославленный генерал Советской Армии, усадил на присланный за тобой самолет раненых бойцов, а сам остался на поле боя и погиб, убитый фашистами.
Так и тогда, при аресте Воронцовых, ты бросился ко мне и прикрыл меня своим телом. На какую-то долю секунды я увидела высунувшееся из прорези в обоях дуло револьвера. Раздался выстрел, пуля пробила твою шинель, но мы оба крепко держали графиню.
На этом операция, по существу, была закончена. В наших руках был граф Воронцов, выдавший себя выстрелом из тайника, и свернутые трубочкой адреса, явки, шифры, списки контрреволюционной организации. Оставив часть людей для производства тщательного обыска, мы повезли наших графов в Чека.
Вышли мы снова через людскую. Там горела керосиновая лампа, и, окруженный графской прислугой, Моня Шавер, сидя на столе, держал речь о задачах пролетариата в мировой революции.
