– Идет, – сказал я. – Открывайте карты.
Трясущейся рукой Тоббоган выложил каре и посмотрел на меня, ослепленный удачей. Каково было бы ему видеть моих червей! Я бросил карты вверх крапом и подвинул ему горсть золотых монет.
– Здорово я вас обчистил! – вскричал Тоббоган, сжимая деньги.
Случайно взглянув на Дэзи, я увидел, что она смешивает брошенные мной карты с остальной колодой. С ее красного от смущения лица медленно схлынула кровь, исчезая вместе с улыбкой, которая не вернулась.
– Что у него было? – спросил Тоббоган.
– Три дамы, две девятки, – сказала девушка. – Сколько ты выиграл, Тоббоган?
– Тридцать восемь фунтов, – сказал Тоббоган, хохоча. – А ведь я думал, что у вас тоже каре!
– Верни деньги.
– Не понимаю, что ты хочешь сказать, – ответил Тоббоган. – Но, если вы желаете…
– Мое желание совершенно обратное, – сказал я. – Дэзи не должна говорить так, потому что это обидно всякому игроку, а значит, и мне.
– Вот видишь, – заметил Тоббоган с облегчением, – и потому удержи язык.
Дэзи загадочно рассмеялась.
– Вы плохо играете, – с сердцем объявила она, смотря на меня трогательно гневным взглядом, на что я мог только сказать:
– Простите, в следующий раз сыграю лучше. Должно быть, мой ответ был для нее очень забавен, так как теперь она уже искренно и звонко расхохоталась. Шутливо, но так, что можно было понять, о чем прошу, я сказал:
– Не говорите никому, Дэзи, как я плохо играю, потому что, говорят, если сказать, – всю жизнь игрок будет только платить.
Ничего не понимая, Тоббоган, все еще в огне выигрыша, сказал:
– Уж на меня положитесь. Всем буду говорить, что вы играли великолепно!
– Так и быть, – ответила девушка, – скажу всем то же и я.
Я был чрезвычайно смущен, хотя скрывал это, и ушел под предлогом выбрать для Дэзи книги. Разыскав два романа, я передал их матросу с просьбой отнести девушке.
Остаток дня я провел наверху, сидя среди канатов.
Около кухни появлялась и исчезала Дэзи; она стирала.
«Нырок» шел теперь при среднем ветре и умеренной качке. Я сидел и смотрел на море.
Кто сказал, что море без берегов – скучное, однообразное зрелище? Это сказал многий, лишенный имени. Нет берегов, – правда, но такая правда прекрасна. Горизонт чист, правилен и глубок. Строгая чистота круга, полного одних волн, подробно ясных вблизи; на отдалении они скрываются одна за другой; на горизонте же лишь едва трогают отчетливую линию неба, как если смотреть туда в неправильное стекло. Огромной мерой отпущены пространство и глубина, которую, постепенно начав чувствовать, видишь под собой без помощи глаз. В этой безответственности морских сил, недоступных ни учету, ни ясному сознанию их действительного могущества, явленного вечной картиной, есть заразительная тревога. Она подобна творческому инстинкту при его пробуждении.
