— Сколько? — не выдержал первым Альберто.
— Две двадцать, — ответил Бурцен.
— Да успокойтесь вы, — возмутилась бортовой врач, — обычная аутогенная тренировка. Пролежит еще минуту и вынырнет.
— Она не шевелится, — сказал Тоцци, и все снова тревожно посмотрели на дно бассейна.
— Три тридцать пять, — ни к кому не обращаясь, произнес Бурцен.
— Ерунда, — не удержалась его жена, — Анита знакома с техникой ныряния. Я видела, как она готовилась. Если «замкнешься» по всем правилам, можно пролежать минут семь. Это так элементарно!
Не дослушав жену, Бурцен нырнул в воду, подхватив Аниту и с помощью Альберто вынес ее на бортик.
— Вы меня слышите? — Бурцен приподнял девушку, обняв ее круглые загорелые плечи, и, словно обожженная прикосновением, Анита открыла глаза.
— …Сколько? — проговорила она чуть хрипловатым голосом.
— Три минуты сорок.
— Почему так мало? — искренне огорчилась она и тут поняла, что ее специально вытащили из воды. — Это вы меня спасали? — спросила она Бурцена.
— Мы все очень напугались, — ответил тот смущенно, продолжая поддерживать ее за плечи.
— Право, не стоило. — Анита встала, поправили волосы. — Я умею нырять. Могу пробыть под водой семь с половиной минут. Я ведь выросла на берегу океана. Но все равно спасибо — меня еще никогда не спасали…
Она благодарно улыбнулась, и тут произошло то, чего, по мнению Масграйва, не должно было случиться. Взгляды Аниты и Бурцена встретились. Длилось это какое-то мгновение. Масграйв не сомневался, что лишь он один, да и то потому, что находился совсем близко, мог видеть сразу оба лица, заметил эту встречу взглядов.
С той минуты и возникло у Терри Мисграйва предчувствие беды. В этом он не обманулся. Обманулся в другом — все, что заметил он, заметила и Елена Бурцен…
Ветер, потянувшись к пустыне, прошелся теплой ладонью по вихрастым кустарникам, дружелюбно колыхнул травинки, пригладил песочные куличики дюн. Потом он несколько раз прогулялся туда-обратно, с каждым разом становясь все резче и жестче, зацепился за самый высокий холм и освирепел. Подхватил пригоршню песка, раскрутил, швырнул на куст, где укрылась птица. Куст сразу же поглотила дюна. Ветер не утихомирился, а принялся взметать песок с новой силой.
Континент закрутился в песчаной буре. От холма к холму метались яростные смерчи, и там, где они приносились, исчезал в песке кустарник, свеженасыпанные дюны взмывали в воздух белесой пылью, обнажая искореженные, спекшиеся стволы деревьев. Спустя некоторое время на стволах, внешне совсем безжизненных, набухали узлы, оттуда проклевывались свежие побеги. Но ветер иногда возвращался, словно вспомнив о чем-то, подхватывал ожившее дерево и нес его через весь континент, пока оно не цеплялось за какое-то другое растение или ветру самому не надоедала его игрушка. Самые упорные вихри пробивались через многорядную кустарниковую изгородь к пересохшему озеру, но, растратив все силы на прорыв, умирали, и лишь жалкие щепотки песка попадали на окаменелое дно.
