Теперь они собираются его мучить. Все как прежде, как с первого дня знакомства, когда их свели совершенно случайно — верный знак преднамеренности, в чем у него позднее появились причины убедиться.
Кажется, был какой-то скучный прием, где он откровенно зевал и ждал завершения официальной части, избежать которой никак нельзя было ввиду того положения, в котором он неожиданно очутился после своего первого нашумевшего романа. Немного полета воображения и чуть-чуть откровения — вот и все ремесло. Газеты дружно называли его "последней надеждой интеллектуальной прозы". Слава богу, у него хватило ума не попасться на приманку искушения и бежать последним трусом. Теперь, живя уединенно за городом, он может испытывать удовлетворение и одновременно зависть к тем, кто не заражен вирусом литературного зуда.
Несмотря на то что тогда он чувствовал себя на вершине славы, они держались так, словно были приобщены к чему-то такому, о чем приходилось только догадываться. Позднее он понял, что Мариам нуждалась в нем не меньше, чем он в ней. Мир, в котором он жил до этого, был заполнен однообразной работой по шестнадцать часов кряду. Хорошо еще, что он успел написать роман и ровно через неделю начать новый. Порой он был склонен думать, что Мариам желает только одного — быть первой статс-дамой в его окружении, но без дальнейшего покушения на ее свободу, в общем, прямая противоположность Калисе, которая не прочь была остаться дома со своими журналами (которые, несомненно, вдохновляли ее больше — "… отправиться в маленькое путешествие вдвоем, рука об руку — двойное наслаждение! Вы не пожалеете, если остановите свой выбор на спортивном плаще из жатой ткани, а ваш спутник — на пиджаке-сакко из ткани в клетку "куриная лапка" и однотонных брюках из саржи" (Ха-ха-ха!)), если он умел объяснить цель своей отлучки. Правда, последний год и в ней проснулись диктаторские замашки, но это не так важно, лишь бы ему давали возможность работать. "Я делаю из тебя человека. Ох, кому-то ты достанешься…" — часто поговаривает она.
— Может, мы едем на твою свадьбу? — спрашивает Леонт вполне серьезно.
Предположение не лишено основания. Зачастую в пылу ссор Мариам сама признавалась в случайных связях во время гастролей труппы и умела это делать самым коварным способом — когда чувствовала его слабость, и с той интонацией в голосе и выражением жестоких глаз на сразу темнеющем лице, делающими ее похожей на ведьму, словно само признание блуда доставляло ей удовольствие.
