Кроме того, что он сделал раньше, Кромвель снова искал консервативной поддержки, изображая свой режим как средство спасения страны от социальных катаклизмов. «Правители народа, — вопрошал он в сентябре 1654 года, описывая ситуацию сложившуюся накануне провозглашения протектората, — не был ли он почти затоптан ногами, желанием и презрением людей с принципами левеллеров… чтобы людей, не следующих принципам левеллеров, низвести до всеобщего равенства?» Как и в 1649 году, Кромвель собрал левеллеров; его бывший друг Джон Лилберн опять находился в Тауэре, и Кромвель приложил большие усилия, чтобы предстать в качестве бастиона традиционного иерархического порядка, сказав в своей речи к парламенту в сентябре 1654 года: «дворянин, джентльмен и йомен — в них действительно большой интерес народа». Он даже подчеркнул свое обязательство охранять социальный статус-кво, объявив в своей речи, что «собственность (была одним из) знаков царства Христа»[199].
Многие из положений «Орудия управления» также отражают желания Кромвеля, которые он разделял с политическими индепендентами в 40-х годах. Фундамент новой конституции — управление «одной личностью и парламентом» — следовал «Основным предложениям», как и настойчивость в том, что необходимы четкие ограничения исполнительной власти протектора. Согласно «Орудию управления» руководство армией разделяли протектор и парламент и, помимо всего, протектор должен был править с рекомендации Государственного Совета. Недавняя работа Питера Гаунта по этой организации подчеркнула способы, которые придавали ей гораздо более выдающуюся роль в управлении, чем играл королевский Тайный совет до этого и после[200]. В решающей области финансов, при назначении высших должностных чинов государства и в контроле за вооруженными силами протектор должен был действовать с согласия Совета. Позже (в речи 21 апреля 1657 года) Кромвель возмущался, что эти ограничения превратили его в «ребенка, которого запеленали… посредством (орудия) управления, я не могу ничего сделать без согласия Совета»[201]. Это заявление (оспоренное впоследствии) не может полностью приниматься. Трудно поверить, что Кромвель был послушной конституционной куклой Совета. Но несомненно то, что при выполнении исполнительных функций он относился к Совету с гораздо большим вниманием, во всяком случае не так бесцеремонно, как его августейшие предшественники к своим тайным советам.
В начальный период протектората самое изумляющее очевидное противоречие проявляется в способах принятия решений по текущей политике. Завершение войны с голландцами, которая, наконец, было закончена договором, подписанным 5 апреля 1654 года, свершилось с разрешения Совета. Еще интереснее дебаты Совета, проходившие в первую весну и лето протектората по докучному вопросу о стороне, которую следует принять британской республике в борьбе европейских супердержав, Франции и Испании. (Со времен недолговечной, безуспешной интервенции Карла I в середине 20-х годов Англия была простым наблюдателем этого конфликта). Как мы. увидим в последней главе, давление на протекторат, чтобы он отказался от своего нейтралитета в международных делах, было трудно выдержать. К сожалению, сведения о последующих дебатах Кромвеля и его советников отрывочны и так же раздражительны для историков, как это было в то время для посла Венеции. «Ни одно правительство на земле не раскрывает свои решения меньше, — писал он, — чем Англия. Они встречаются в комнате, в которую надо проходить через другие, без номеров, а бесчисленные двери закрыты. Наилучшим образом их интересам отвечает собрание нескольких людей, самое большее — шестнадцати, для обсуждения важнейших дел и принятия серьезнейших решений»
