Д.Д. Вовсе нет. Человек может молиться на любом языке. Ведь и в самом молитвеннике некоторые тексты написаны на арамейском, который постепенно вытеснил иврит из устной речи евреев древнего Израиля и других стран. Однако мне кажется, что даже начальное знание иврита дает большие преимущества — и в молитвах, и когда читаешь Тору.
Ю.Л. Какие преимущества?
Д.Д. Во-первых, знание иврита совершенно по-новому позволяет участвовать тебе в синагогальных службах. Я не сомневаюсь, что до сих пор ты чувствовал себя в синагоге неловко, скованно, безуспешно пытаясь найти «нужный кусок» в молитвеннике. В этой ситуации теряется смысл синагогального служения. Когда ты был ребенком, мало ли где ты чувствовал себя не в своей тарелке? Синагога здесь — не исключение. Теперь ты взрослый человек и сам выбираешь, как поступать. Так почему ты относишься к себе, как к ребенку?.. Чуть больше серьезности и сосредоточенности — и ты существенно изменишь эту часть своей еврейской жизни. Кстати, есть проблема с переводами, о которой ты упомянул: если ты совсем не знаешь иврит, все эти переводы будешь читать вслепую. А представляя себе — хотя бы в самых общих чертах, — как устроен иврит, ты сможешь понять замысел переводчика и сравнить один перевод с другим — даже если в основном придется пользоваться переводами, а не оригиналом. Наконец, поскольку большая часть позднейших еврейских писаний (Талмуд и другие книги) посвящена толкованию Танаха, то есть Библии, — выявлению точного значения той или иной фразы, то ты не сможешь понять аргументацию этих писаний в переводе: опять-таки нужно хотя бы немного знать библейский иврит. Не обязательно быть знатоком языка: даже скромные знания станут залогом успешного пути.
Но есть еще более важный, решающий аргумент в пользу иврита — он-то и определяет преимущества знания языка. По сути дела, иврит — это гораздо больше, чем просто способ выражения мыслей. Он формирует мысли. Всякий, кто знает несколько языков, это подтвердит. Мне пришлось совершенствовать свой русский, пока я не научился вполне непринужденно рассуждать о сложных понятиях, не тратя время на поиски нужных слов. И все равно русский не сразу стал моим родным языком (я не говорю об акценте или произношении — это как раз не важно). Хоть я и думал уже «по-русски», то есть не переводил с грузинского то, что собирался сказать, все равно мысли были грузинские! Просто они транслировались по-русски набором словесных эквивалентов. Да, я делал это автоматически, но мысли и, главное, идеи, которые в них воплощены, еще долго оставались нерусскими. И лишь по мере жизни в России мое мышление начало меняться. Этот процесс занял у меня лет пять, у кого-то — десять и даже больше. Со временем я заметил: размышляя о том или ином предмете, я стал подходить к нему иначе — не по-грузински, а по-русски. Не знаю, есть ли у университетских лингвистов название для такого феномена, но мне он хорошо известен. Это очень важный, по-настоящему переломный момент — теперь, когда я дома говорю по-грузински, русские мысли уже вторгаются в мой родной язык и ищут подходящий словесный аналог на грузинском.
