... Так вот, на следующий год после появления злополучной песни "Про жену французского посла" меня вызвал к себе тогдашний секретарь партбюро, весьма, кстати, известный и заслуженный ученый в области изучения твердых полезных ископаемых океана, профессор и доктор наук, седой и красивый невысокий кавказец с орлиным носом и густыми бровями, обликом своим напоминавший графа Калиостро. Когда я прибыл к нему в комнату партбюро, где он был в одиночестве, он запер дверь на ключ, предварительно почему-то выглянув в коридор.
-- У нас с тобой будет мужской разговор, -- объявил он мне. -- У меня тут на подписи лежит твоя характеристика в рейс, так вот, ты мне прямо скажи, что у тебя с ней было.
Удивленный и встревоженный этим неожиданным вопросом, я старался понять, о ком именно идет речь.
-- Да нет, ты не о том думаешь, -- облегчил мои мучительные экскурсы в недавнее прошлое секретарь, -- я тебя конкретно спрашиваю.
-- О ком? -- с опаской спросил я.
-- Как "о ком"? О жене французского посла.
Я облегченно вздохнул, хотя, как оказалось, радоваться было рано.
-- Что вы, Борис Христофорович, -- улыбнувшись, возразил я, -- ну что может быть у простого советского человека с женой буржуазного посла?
-- Ты мне лапшу на уши не вешай, -- строго обрезал меня секретарь, -- и политграмоту мне не читай -- я ее сам кому хочешь прочитаю. Ты мне прямо говори -- да или нет!
-- Да с чего вы взяли, что у меня с ней что-то было? -- возмутился я.
-- Как это с чего? Если ничего не было, то почему ты такую песню написал?
-- Да просто так, в шутку, -- наивно пытался объяснить я.
-- Ну, уж нет. В шутку такое не пишут. Там такие есть слова, что явно с натуры списано. Так что не крути мне голову и признавайся. И имей в виду: если ты честно обо всем расскажешь, дальше меня это не пойдет, и характеристику я тебе подпишу, даю тебе честное слово. Потому что, раз ты сознался, значит перед нами полностью разоружился и тебе опять можно доверять.
-- Перед кем это -- перед вами? -- не понял я.
-- Как это перед кем? Перед партией, конечно!
Тут я понял, что это говорится на полном серьезе, и не на шутку обеспокоился.
Последующие полчаса, не жалея сил, он пытался не мытьем, так катаньем вынуть из меня признание в любострастных действиях с женой французского посла. Я держался с мужеством обреченного. Собеседник мой измучил меня и измучился сам. Лоб у него взмок. Он снял пиджак и повесил его на спинку своего секретарского стула.
