— Напрасно. Ты отстаешь от жизни, от событий. Не интересуешься новостями…
— К чорту новости! — Юргенс зашагал по комнате, глубоко затягиваясь дымом папиросы. — У меня работы по горло.
Ашингер выждал, пока Юргенс вернулся обратно к столу.
— Не будем нервничать и ссориться, Карл, — сказал он тихо, стараясь подавить волнение. — Скажу тебе по секрету одну новость. Генералы, офицеры и солдаты фельдмаршала Паулюса обратились к германской армии и германскому народу с призывом… требовать отставки фюрера и его кабинета. Я слышал это по радио собственными ушами час назад.
— У меня голова трещит от этих новостей! — сказал Юргенс раздраженно.
Ашингер обиженно пожал плечами.
Отведенный для Ожогина и Грязнова дом состоял из четырех комнат. Одну занимала хозяйка, три предоставлялись квартирантам.
Спальня с двумя кроватями и книжным шкафом имела два окна, выходивших в сад.
Когда хозяйка оставила квартирантов одних, Ожогин убавил свет керосиновой лампы, открыл окно и молча облокотился на подоконник.
Он хорошо знал этот город. Рядом, за углом, начиналась улица Луначарского; на ней, в доме номер тридцать восемь, Ожогины жили безвыездно пятнадцать лет. Там родился он, его брат…
Ожогин закрыл глаза и, напрягая память, начал восстанавливать знакомый маршрут от дома до школы. Именно в этом квартале жил известный в городе детский врач Доброхотов. Немного дальше стоял дом видного царского чиновника Солодухина, бесследно исчезнувшего в девятнадцатом году. Рядом с солодухинским домом находилась аптека, в которую ему часто приходилось бегать с рецептами, заказывать лекарства для матери и бабушки.
Никита Родионович отошел от окна и посмотрел на кровать Грязнова. Тот крепко спал, измученный долгой дорогой.
Ожогин тихо разделся, потушил лампу и лег.
…Первым проснулся Грязнов. В открытое окно глядело сентябрьское солнце. Из сада доносилось беспокойное птичье щебетанье. Осторожно поднявшись, чтобы не разбудить Ожогина, юноша бесшумно подошел к окну. В кустах сирени с яркими, еще не тронутыми желтизной листьями шумно копошились воробьи. На ветвях развесистой яблони резвились какие-то краснобрюхие пичужки.
— Как хорошо! — вслух сказал Грязнов.
Измерив расстояние между подоконником и землей, он выпрыгнул в сад. Воробьи с криком разлетелись.
В саду было прохладно. Босые ноги сразу стали мокрыми от обильной росы. Юноша прошел до самого забора. Сад был запущен, все его дорожки и аллеи густо заросли травой.
— Андрей! Куда ты запропастился? — послышался из окна голос Ожогина.
