— Чем вы занимались до войны? — спросил я.
Мой гость задумался, потом улыбнулся:
— Делал то, что вы как-то посоветовали делать в одной из статей: занимался контрабандой, прятался, путал следы. Я читал вас еще в Польше. Вы однажды написали, что человек по природе своей не может действовать прямо. Нам всем приходится маневрировать между силами зла и безумия.
Я помню, как во время Первой мировой войны, когда я был еще совсем маленьким, мама с сестрой нелегально вывозили мясо из Галиции, а из-за границы привозили табак и другие запрещенные товары. Иначе мы бы просто померли с голоду. Когда их ловили, им доставалось по первое число. Кроме меня в нашей семье было еще четверо детей, старая больная бабушка и отец, который с утра до вечера изучал Мишну и читал нараспев псалмы и «Книгу Зогар».[8] Я как-то спросил его, за что на нас обрушились все эти несчастья, и он ответил вашими словами: у изгнанников не может быть нормальной жизни. Они вынуждены скрываться от тех, у кого есть власть и оружие. Как только человек получает власть, говорил отец, он становится злым. Тот, у кого есть нож, закалывает; тот, у кого есть пистолет, стреляет; тот, у кого есть перо, пишет законы, оправдывающие воров и убийц. Когда я вырос и начал читать светские книги, я понял: то, что отец говорил о евреях, верно в отношении всего человечества и даже в отношении животных. Волки пожирают овец, леопарды задирают антилоп. В нашем местечке жили коммунисты, которые верили, что товарищ Ленин и товарищ Сталин сражаются за мировую справедливость. Но когда те пришли к власти, выяснилось, что они ничем не лучше прочих. Сегодня — жертва, завтра — тиран. История не знает исключений. Я читал и Дарвина, и Мальтуса. Существуют законы жизни, понял я, — отец знал, о чем говорил. После того как Польша обрела независимость, необходимость в контрабанде отпала, но правило «кто силен, тот и прав» продолжало действовать. Я так и не освоил никакого ремесла. А если бы даже и выучился на портного или сапожника, думаю, у меня все равно не хватило бы терпения по десять часов в день пришивать пуговицы или прибивать набойки к башмакам.
Жениться и производить на свет новые жертвы для новых убийц мне тем более не хотелось. Оба моих младших брата вступили в компартию и в результате оказались в сталинских лагерях на Крайнем Севере. Мой третий брат уехал в Израиль и погиб от арабской пули. Моих родителей и сестру убили нацисты. Да, можно сказать, что я стал контрабандистом. И моей контрабандой был я сам, мое собственное тело. Вершиной моей контрабандистской деятельности следует признать переезд в США в сорок девятом году. Мои шансы выжить и перебраться в Америку были практически нулевыми. Если бы вы спросили, кто я по профессии, я бы сказал, что я еврейский поэт. А как можно определить, поэт человек или не поэт? Если какому-нибудь редактору понадобилось заткнуть дырку в журнале и он опубликовал ваше стихотворение, вы — поэт. Если этого не случилось, вы графоман. Мне никогда не везло с редакторами, поэтому я принадлежу ко второй категории.
