«Я вернулся к семье».
«Не надо про это!»
Вздыхает и переходит к делу: «Имение реквизируется, это вопрос несколько дней. Вам здесь оставаться небезопасно, разумнее будет переехать в московский дом. Я привез документ, что ты жена офицера Красной Армии и денежный аттестат. В Москве вас не тронут».
Мотаю головой и кричу, захлебываясь слезами: «Нет, нет, нет... Нам ничего от тебя не надо».
«Анна, успокойся, пройдет время, и ты меня поймешь. Это мой выбор, мой долг перед народом».
«Ты забыл свой долг». ― Это Николенька появился в дверях библиотеки. Белый, губы трясутся, лицо перекошено. «Не надо говорить о долге! Ты забыл его, как забыл присягу, которую давал Отечеству. Ты, и такие, как ты! Вы развалили армию, привели к гибели Российское государство. Ты сам сорвал с себя погоны и превратился в мародера и дезертира, и это конец всему. А как все хорошо начиналось! Какие были надежды! Какие мечтания! Я готов был добровольно отдать вам все! Трудиться вместе с вами на благо отечества! Так нет же, вам этого мало! Вам надо объявить меня врагом трудового народа, нужно физически уничтожить меня, только тогда вы будете чувствовать себя спокойно... Вы разожгли в народе безмерную ненависть, заставили брата идти против брата. Но я не виню народ, обманутый и запуганный. Народ не виноват! Я виню предателей, таких, как ты!»
Расширившимися глазами от ужаса глазами слежу, как поднимается Николенькина рука с револьвером. Выстрел! Перед глазами все плывет и темнота...
Очнулась на кровати в своей комнате.
Рядом няня. «Что с Максом?» ― говорить трудно, кружится голова.
«Жив, жив! Успокойся, он только ранен».
«А Николенька?! Где Николенька? Что с ним?»
«Ничего не знаю, голубка, убежал он, ищут. Тебе нельзя разговаривать, доктор запретил. Молчи, молчи...»
Просыпаюсь снова. Глубокая ночь, все спят. Но в доме не спокойно: скрипят половицы, тихо скрипят двери. Няня всегда уверяла, что в доме живут духи. Тех, кто когда-то жил здесь, а потом ушел навсегда. Оболочка ушла, а духи остались. Они знают, что дома скоро не станет. Сейчас они бродят по нему и прощаются.
Лежать нет сил, встаю, иду к бюро, беру перо в руки.
Макса поместили в голубой спальне. Из города приезжал доктор. Сказал ― рана не опасная, но достаточно болезненная, нужен покой и постельный режим.
О Николеньке ничего не знаем, исчез бесследно. Никто не видел, как он выскочил из дома и куда делся.
Приезжал уполномоченный из города, разбираться с ранением. Макс сказал, что на него напали по дороге в имение. Стреляли из кустов, потому никого не разглядел. Уполномоченный, кажется, поверил, составил протокол «о попытке покушения на офицера Красной Армии Максима Львова». Почему Максима? Разве он и имя переменил? Макс подписал, и уполномоченный отбыл восвояси...
