На улице совсем темно. Хохлов оглядывается: в здании главка освещён верхний этаж.
«Потом они спустятся на четвёртый, потом на третий, — думает Хохлов. — И так всю ночь».
Он и сам не понимает, почему мысль упорно возвращается к полотёру, просившему прощения.
«По-моему, он ещё молод. Другие старше. Они устанут к утру, выпьют водки».
Неудобную, ненужную тревогу за молодого полотёра он не может преодолеть.
«Я старик, — с иронией думает он. — И полон бессильной жалости».
Всё-таки Хохлов зачем-то поворачивает обратно к зданию министерства, торопливо проходит вестибюль, стараясь не смотреть на удивлённого вахтёра, потом поднимается на лифте. Он не знает, зачем это делает, однако уверен, что ему необходимо увидеть молодого полотёра. Но его нет в коридоре.
— Где он? — спрашивает Хохлов у седого мужчины, указывая на пол в том месте, где споткнулся.
— В подвал спустился, — медленно отвечает тот, — инструмент наш в подвале.
Полотёры с любопытством оглядывают Хохлова. Подвальная комната, куда он входит, спустившись вниз, освещена тусклой лампочкой. В самом начале её устроен из ящиков стол, вокруг него — табуретки, сбоку — низкий диванчик, покрытый яркой тряпкой.
Человек сидит в тени на табуретке. Он оглядывается на звук: шагов и вновь опускает голову.
— Что надо? — спрашивает он довольно грубо.
Хохлов молчит. Чувство к этому человеку вдруг кажется ему до боли знакомым: это уже не жалость и не тревога, а нечто более сильное. Если бы ему сейчас сказали, что этого человека надо защищать, он бы кинулся, не раздумывая, в любое побоище.
Не зная, что отвечать, испытывая смущение, он заискивающе улыбается. Вскоре он догадывается, что стоит в тени двери и вряд ли хорошо виден человеку у стола. Он перестаёт улыбаться и вглядывается в полутьму.
Полотёр держит хлеб с салом, во время долгой паузы Хохлову особенно чётко видна его грязноватая дрожащая рука с хлебом.
Неожиданно Хохлов начинает оправдываться. Он говорит, что вовсе не хотел кричать (хотя он и не кричал), что каждый должен быть аккуратен на своём рабочем месте, что любой труд почётен. И хотя чувствует, что слова его глупы, продолжает говорить.
Глаза Хохлова постепенно привыкают к темноте, он хорошо видит глубокую подвальную комнату с неровным полом. Очередная нотация готова сорваться с его губ и повиснуть в тишине.
Неожиданно человек поднимается из-за стола и поворачивается к нему. Хохлову кажется, что перед ним — его сын Андрей. Боясь узнать его, Хохлов пятится и прижимается спиной к стене.
