Парус плаваний и воспоминаний | страница 7



— Ой, не могу, — снова взвыл Останкин, — рвут, как козленка из матки…

Никто не понял, что он хотел сказать, а он хотел сказать, что натуга, с какою рвут арматуру, напомнила ему другое: когда-то он видел, как из чрева козы вытягивали дохлого козленка. Коза предсмертно блеяла. Из вздувшегося чрева вытаскивали дохлые мохнатые останки. Из чрева, все еще присасывающего свой плод, тащили мясо, потея от натуги.

…Тянули и рвали железо, узкие прутья, взвизгивающие, как бич. Дюймовые стержни высвобождались солидно. Из путаницы номеров и диаметров они появлялись, не утратившие линий — такими же, какими их недавно вгоняли в балку.

Останкин причитал:

— Моя вина! «Площадь круга»! Придумал!

Он был уверен, что Антон Петрович придрался от гордого ума. Его, Останкина, здравый смысл не изменял ему ни на одной постройке. Мало ли стен возведено. И стены, и фермы, и рамы. В чертежах он сам свободно разбирается. Укладка арматуры давно и хорошо постигнута, и не к чему здесь посторонние слова…

Опять показался Антон Петрович. Остановился поодаль и наблюдал, морща губы.

— Занимались бы лучше своей арифметикой, — не выдержал Останкин. — И чего смотрите.

Антон Петрович помычал и отошел, но к концу рабочего дня пришел снова, подозвал Останкина.

— Слушай, — сказал он бригадиру, — ты как будто не понимаешь своей ошибки?

— Ну, уж чего там! Разобрали — и теперь снова складываем, как сказывали. Обидно только, зачем заставляете класть лишнее. Зачем четыре действительно, не пойму. Сожалею о балке, сожалею о ребятах, вот что!

Антон Петрович даже побледнел. Но вот он опрокидывает тачку вверх дном, берет обломок извести и на шершавом днище тачки — слово за словом — наглядно изображает свою мысль. Нарисовал круг.

— Вот, — сказал он, — дюймовый стержень. Теперь возьмем и заменим его полудюймовкой, цельного дюймового стержня у нас нет. Что получается?

Получилось, что только четвертый кружок диаметром в полдюйма грубо заполнил круг диаметром в дюйм.

— Ну вот, — сказал прораб и пристально долгим ласковым взглядом посмотрел в глаза Останкину.

Затем он разъяснил назначение арматуры: усилия грузов разорвать конструкцию и сопротивляемость железа. Все прутья участвуют в этой борьбе.

Вдруг он нагнулся и срезал с башмака конец шнурка и подал его Останкину:

— Рви!

Тот не смог порвать.

Тогда Антон Петрович подсекает ножиком эту тесемку — раз и другой — и легко разнимает ее на части. Пустяк! Простейший фокус, но у обоих — и у Антона Петровича и у Останкина, — лица вдруг подобрели, они оба улыбнулись. Наконец, Останкин сказал, конфузясь: