Первопроходец | страница 18
Примерно в это время на опытной станции появился новый делопроизводитель — Николай Задачин. Бегающие водянистые глазки и липкие руки, громкая и не очень связная речь как-то невольно оттолкнули от него большинство работников станции. Но в деловых качествах Задачина никто не сомневался. Он подкупил Журавского своим четким каллиграфическим почерком и тем бухгалтерским педантизмом, с каким раскладывал канцелярские бумаги по разным папкам с шелковыми тесемками, завязывая их аккуратными бантиками… Семен Калмыков, связавшись с мезенскими политссыльными, принес сообщение о том, что это известный провокатор, подсадная утка жандармского управления и что на его совести лежит убийство социал-демократа Белоусова. Журавский беспечно махнул рукой: слухи!.. Но последнюю неделю новый сотрудник проявлял явные признаки беспокойства: он забросил дела, все время смотрел в окно и нервно вздрагивал при внезапном появлении Журавского.
В воскресный полдень 15 августа 1914 года Андрей Владимирович вместе с друзьями возвращался с рыбалки. Впереди бежали его дети — Женя, Соня и Костик, и настроение у всех было самое прекрасное. Журавский нес удочку, сачки и большой букет полевых цветов. Подходя к жилому корпусу, он увидел сидящего у окна Задачина. Дети прошли на веранду, друзей окликнул кто-то из политссыльных, они остановились. А Журавский стал подниматься по крытой лестнице, ведущей на второй этаж…
— Андрей Владимирович, — шепотом позвал его Задачин, Он обернулся, увидел нацеленные ему в переносицу стволы охотничьего ружья, хотел спросить: «Что с вами, Николай?», но картечный выстрел его опередил…
Убийца забаррикадировал дверь и окно жилой комнаты и кричал оттуда:
— Зовите пристава, я убил его! Вместо того чтобы убить себя, я убил его…
Кто-то побежал за доктором, кто-то держал дверь, в которую колотились кулачки плачущих детей. Журавский умер мгновенно…
На вопрос пристава, почему он стрелял в человека, Задачин затравленно повторял:
— Свою жизнь спасал. Политссыльные вынесли мне смертный приговор[7].
Полицейский чиновник все это спрашивал исключительно для протокола: в его столе еще со вчерашнего дня лежала телеграмма, полученная от Мочалова: «Политссыльных к гробу Журавского не допускать».
Его похоронили в восьми верстах выше Усть-Цильмы, на крутом печорском берегу, среди белых известковых скал и розовых свечей иван-чая. На могилу лег огромный венок из цветов и спелых колосьев с надписью: «Добровольному ссыльному от политических ссыльных». А проходящие мимо пароходы салютовали долгими, раскатистыми гудками…
