– Конечно, дети связывают, но и удовлетворение приносят.
– Мне бы хотелось иметь ребенка. Но с этим…
«Этим» был Шуберт, насколько мог понять Вентура, одним ухом ловивший слова Ирене, а другим – Шуберта, который все еще пытался подогреть настроение компании. Неблагодарные. И это после всего того, что я для вас сделал.
– Куда ты нас тащишь, Шуберт?
– В «Капабланку», прежде именовавшуюся «Касбой».
– А разве она открыта? – спросила Мерсе, оживляясь скорее из вежливости, чем из любопытства.
– А вы помните «Касбу»?
– Кто же ее не помнит.
– А «Джаз-Колумб?»
– Конечно. Но с тех пор не три дня прошло…
– Больше десяти лет. Двенадцать, нет больше. Почти пятнадцать.
– В «Касбе» я влюбилась в легионера, – мечтательно припомнила Ирене.
– По-моему, ты перепутала, это был негр, тебя прельстили его черные габариты.
Смешок Делапьера, похоже, подействовал на Ирене больше, чем презрительный сарказм Шуберта. Белокурая Ирене напряженно выпрямилась, а на лице появилась растерянность, готовая взорваться негодованием.
– Как это…
– Да ладно, я пошутил.
– Дурная шутка.
Ирене повернулась и зашагала к площади Каталонии, но Делапьер с Луисой удержали ее, обняли, что-то зашептали на ухо и, в конце концов уговорив, пошли следом за остальными. Шуберт искоса поглядывал на свою подругу и, когда наконец их взгляды встретились, почтительно поклонился и жестом показал, что, дескать, снимает перед ней шляпу, хотя шляпы на нем не было.
– Прости меня. Ты же знаешь, я грубиян.
– Мерзавец – вот ты кто.
– И это – тоже.
Никогда не забуду нашей прогулки по Рамблас в тот день, когда умер Франко. А в тот, когда на воздух взлетел Карреро Бланко? Да, и в тот и в другой раз мы вышли на Рамблас. На душе было страшновато и смутно, с одной стороны – чувство освобождения, а с другой – боязно: что стоит за этими свалившимися на нас подарками судьбы, прямо-таки стратегическими подарками? Назовем их стратегическими? Как хочешь, Вентура. Порою чудилось, что мы вроде тех потерпевших кораблекрушение, что оказались на таинственном острове: им помогают тайные силы, некий капитан Немо. С нами творилось похожее. В один прекрасный день кто-то для нас взорвал Карреро Бланко, и открылся путь в послефранкистский период. А в другой, не менее прекрасный, день от кровяного тромба зашаталась тщедушная фигурка диктатора, а за тромбом и грипп подоспел.
– А может, понос. Не забудь: в медицинских бюллетенях говорилось: «Кровь в кале, свидетельствующая о кишечном кровотечении…»
