Уверенные крепкие руки налили Вере в стакан шампанского, потом ловко раздели, и она очнулась, когда по мозгам ударил скрип пружин. Но он вскоре прекратился. И глухо застучало в мозгу: надо собираться домой, трамваи ходят редко…
— Который час? — спросила Вера.
Сергей зажег настольную лампу и сказал:
— Одиннадцать!
— Мама! — воскликнула Вера и кинулась к соседней кровати, где была брошена ее одежда. В две секунды напялила ее на себя.
— Как пожарник! — восхищенно сказал Сергей. — Тебя проводить?
— Ты что? Соседи увидят. Родители меня убьют!
— Кошмар!
Вера подошла к Сергею. Он лежал, улыбался, положив руки под голову. Светлые волосы спутались.
Вера нагнулась, поцеловала его.
— Все, — вздохнула она, — побежала я…
— Под ноги смотри, не спотыкайся.
Проходя мимо стола, Вера взяла пустую бутылку из-под шампанского и поставила в угол к остальным. На пороге комнаты обернулась, посмотрела на Сергея и спросила:
— Ты любишь меня?
— Разумеется, — ответил он.
Вера бегом спустилась по лестнице. В голове почему-то крутилась песня, которую они орали с Чистяковой в школе на переменах: "Организованной толпой коровы шли на водопой! Какой позор! Какой позор!".
Недалеко от общежития была трамвайная остановка. Трамвай собирался тронуться, но, увидев несущуюся Веру водитель открыл задние двери.
Вера жила на Левом берегу города. Ехать надо было минут тридцать.
На Правый и Левый берега город разделяла маленькая речка, протекавшая недалеко от завода. Эта же речка разделила на две враждующие половины подростков, и стоило кому-нибудь с той или иной стороны оказаться во враждебном районе, если его замечали во дворах, то избивали без лишних разговоров.
Каждый вечер в поисках острых ощущений парни с Левого берега ехали на танцплощадку Правого и — наоборот. И поэтому почти каждый вечер на обеих танцплощадках дрались…
У речного берега жили цыгане. Однажды весной речка вдруг разлилась и затопила цыганский поселок.
Цыгане сидели на крышах, а вокруг плавали их пестрые ковры.
Горожане наблюдали со злорадством. Цыган не любил никто…
Вера пришла домой. Из кухни, вытирая руки об майку, вышел, покачиваясь, Николай Семенович.
— Веруся, — сладко улыбаясь, сказал он. — Вот и я!
— Папа, — с тоской проговорила Вера. — Ты ел?
— Не хочу.
— Иди поешь! Немедленно! — Она пошла на кухню, поставила разогреваться на плиту кастрюльку.
Отец сзади нее сидел на табурете и виновато сопел.
— На! — Вера положила еду в тарелку, швырнула ее отцу на стол и отправилась в свою комнату, вынимая на ходу из ушей серьги.
