Менделеев был целиком занят рулями глубины и двигателем, ему не до меня.
«А ведь он меня подозревает! — подумала неожиданно для себя. — Он тоже меня подозревает, как и я его, в связях с нашими врагами. И я сама натолкнула его на эти подозрения — своим интересом к драке в самолете и к третьему участнику этой драки…»
Вспомнив про того худого пассажира, так ловко дравшегося с Менделеевым, я вдруг ощутила приближение какого-то воспоминания, которое крутилось на самой поверхности памяти, но никак не проникало в сознание. Очень неприятное состояние. Тот, кто его испытывал, хорошо поймет, о чем я говорю. Уже, кажется, ухватил это слово или этот образ и он вот-вот вынырнет и отпустит тебя, снимет напряжение, но он опять ускользает и ты опять и опять роешься в памяти и настраиваешься на него, и он опять подплывает к самой поверхности и опять дразнит.
Я почти вспомнила, о ком подумала мимоходом, когда Чугунков сказал, что этот худой пассажир похож на одного его знакомого, но мои усилия прервал на этот раз возглас Менделеева.
— Вот черт! — воскликнул он, вглядываясь в иллюминатор. — Похоже, нам не удастся всплыть именно в том месте, где ты погружалась.
Поскольку фраза была адресована мне, я подобралась поближе к Менделееву и тоже заглянула через его плечо в иллюминатор.
«Скат» шел к поверхности под небольшим углом, и в тусклом, теряющемся в равномерной черноте нашем луче чувствовалось еле заметное движение водной массы. Мало того, сверху, с поверхности, изредка проникали какие-то вспышки света, рассеиваемые толщей воды, но все же хорошо заметные…
— Что это? — спросила я Менделеева. — «Посейдон» подает нам знаки?
— Если бы, — ответил он, и я не услышала в его голосе радости. — Это молнии. Там, наверху, — шторм. Всплывать в такой обстановке — равносильно самоубийству. Нас просто размолотит тут друг о друга на волнах…
Я вспомнила те недолгие секунды пребывания во власти ветра и волн при погружении и не могла не согласиться с ним…
— Что с воздухом? — спросила я. — На сколько нам еще хватит?
— Часа на четыре, — ответил Менделеев, взглянув на манометр.
— Четыре часа — слишком мало для того, чтобы шторм утих, — предположила я. — Так или иначе, но подниматься нам придется… Нужно подумать — где лучше это сделать. «Посейдон» далеко от нас?
Менделеев усмехнулся.
— Хотел бы я сам это знать, — ответил он. — Нас снесло значительно южнее того района, где произошло падение самолета. Определить наше местоположение я не могу даже приблизительно. Половина приборов на «Скате» не работает, повреждены во время падения вместе с самолетом на дно.
