Как будто мне всю жизнь подсовывали, не знаю, жвачку с клубничной отдушкой и говорили: это клубника, это клубника. А потом, в один прекрасный день, когда я меньше всего этого ожидал, у меня во рту оказалась роскошная ярко-красная ягода — такая, какой я никогда не пробовал, да что там, даже не знал, что она есть на свете. И вот тогда я понял: о господи, так вот она какая — настоящая клубника!
Она притягивает его голову к себе. Его пальцы гладят ее шею. Его губы властно накрывают ее. По-вечернему жесткая, его щека трется о ее щеку — такая живая, такая настоящая.
— Ой, колется. — Кончиками пальцев она потерла его щеку, притворяясь, будто сейчас оцарапает ее ногтями.
— Пойти побриться? — Он готов подняться.
— Не-а. — Она поцеловала его и, приложив к его щеке ладонь, заметила: — И почему никто не догадался выпустить нащечники, типа намордников?
Белла тихонько прижала его волосы раскрытой ладонью.
— Как они мне нравятся. Волосы, это первое, что я в тебе заметила. После того поэтического вечера я даже начала про себя называть тебя Пружинкиным.
— А я думал, ты обо мне даже не вспоминала.
— А что это за смешную рожицу ты мне скорчил?
— Просто рад, что ты тогда меня заметила. — Он снова лег, положил голову ей на грудь и закрыл глаза. — Какая из тебя хорошая подушка. Скажи мне еще что-нибудь приятное. Что ты еще обо мне подумала?
— Ну, я подумала, что ты забавный, и глаза у тебя хорошие. Что еще? Что у тебя красивые брови, да. Очень сексуальные брови. А еще у тебя был тогда весьма веселый вид.
— А мне кто-то сказал, что я обычно выгляжу надутым.
— Нет, — произнесла она, вспоминая. — Ты выглядел ничуть не надутым, ты выглядел веселым и озорным, как будто мир казался тебе страшно интересным местом.
— Мне он и сейчас таким кажется.
— Я знаю. Это-то я в тебе и люблю.
— Ага, ты только что сказала слово на букву «Л».
— Оно само выскочило. Я не виновата.
Они целовались; ее рука лежала на его груди, и она чувствовала как под ее ладонью бьется его сердце.
— Тук-тук, — отбила она ритм, — тук-тук.
Он положил свою руку под ее левую грудь и тоже отбил ритм ее сердца.
— Тут-тук, — теперь их сердца бились в унисон, — тук-тук.
