— Но я живу там еще с тех пор, когда все земли вокруг принадлежали другим хозяевам. Они продали их вашей милости, а я-то чем виноват?.. Бумагу у нотариуса подписать для меня все равно что оторвать кусок от сердца!.. На беду, уж так устроен мир: вздумай глиняный горшок спорить с камнем, от него останутся одни черепки!
— Ну вот, теперь вы и сами не знаете, что говорите! — сказал дон Аквиланте.
— Очень даже хорошо знаю, синьор адвокат! Господь видит мое горе, и слезы мои кровью отольются тому, кто убил кума Рокко Кришоне! Не случись этого, мне бы не пришлось сейчас ради того, чтобы спокойно прожить остаток дней моих, продавать землю, которая досталась мне от отца, которая принадлежала моему деду и должна была перейти к моим внукам, вот уже два года как они осиротели! Ведь окажутся на улице, нищими и раздетыми, потому что землю с собой не унесешь, а деньги тают в руках как снег.
— Вы можете купить себе другой участок.
— A-а, синьор адвокат! Это будет совсем не тот, который я столько лет поливал своим потом. Кровавыми слезами пусть изойдет тот, кто убил кума Рокко Кришоне! Правда ведь, ваша милость? Для вашей милости это ведь все равно что правой руки лишиться. Кум Рокко здесь вторым хозяином был.
Помрачнев, маркиз ходил взад и вперед по комнате, сжимая руки.
— Вот видите, — сказал дон Аквиланте, — у маркиза и в мыслях нет причинять вам зло. Кто вам такое сказал? Вы пришли кто мне по своей доброй воле. А теперь говорите ерунду!
— Не берите в толк, синьор! Надо же как-то отвести душу!
И старый крестьянин принялся утирать глаза тыльной стороной руки, огрубевшей от тяжелой работы.
Заметив краем глаза, что кто-то в черном вошел и молча остановился на пороге, маркиз поднял голову.
— Что тебе надо? Зачем ты пришла сюда? — вскричал он прерывающимся от волнения голосом.
Адвокат и кум Санти обернулись и, узнав вдову Рокко Кришоне, отошли в сторону.
В траурной одежде, с головой закутанная в широкую накидку из черного сукна, которую она обеими руками стянула у подбородка, так что едва видны были глаза, нос и рот, женщина не двинулась с места, не шелохнулась и ответила почти шепотом:
— Я пришла узнать, нет ли новостей, может…
Весь ее вид, ее голос еще больше разозлили маркиза.
— А я что, следователь? — с раздражением закричал он. — Я знаю не больше тебя, не больше других!
Заметив вдруг, что обращается к ней на «ты», он закусил губу и попытался сдержать себя:
— Дело будут рассматривать в суде присяжных, в Кальтаджироне… Вас вызовут. С вашей стороны будет три адвоката. А этот, — добавил маркиз, указывая на дона Аквиланте, — этот стоит десятерых! Расходы я беру на себя. Вам незачем приходить сюда напоминать и поторапливать… Что я еще могу сделать, кроме того, что уже сделал и делаю? Он был вашим мужем. Но он был и моим служащим, моей правой рукой, как только что сказал кум Санти. И я оплакивал его и оплакиваю больше, чем вы… Что за нужда являться сюда?.. Я вам уже сто раз твердил: незачем приходить ко мне!
