И он уходил, оставляя маркиза мерить шагами площадку.
В ту пору маркиз часто задерживался там допоздна, иногда с Рокко, иногда с адвокатом. Адвокат, сидя напротив него на бастионе, высоко над долиной, нес свою спиритическую околесицу, а маркиз грубовато подшучивал над ним: тогда он еще не боялся его.
Тем временем из-за холмов появлялась огромная красноватая луна и, будто бы ловко цепляясь за облака, поднималась по небосводу, заливая своим бледным светом весь неохватный простор долины до самых гор, сливавшихся с небом вдали у горизонта. Маркиз прерывал адвоката, чтобы показать ему:
— Видите свет там, внизу? Это хлев в Марджителло. Там дают мулам солому. А теперь Рокко закрывает окна в домике. Раз, два, три!.. Как будто лампа то зажигается, то гаснет. Продолжайте! Это Рокко переходит из комнаты в комнату…
Вот уже более двух месяцев маркиз почти не выходил на прогулку, без которой прежде, казалось, не мог обойтись. Действительно, каждый, кому нужно было поговорить с ним, отправлялся вечером на вершину холма, уверенный, что найдет его там, — он либо прохаживается по площадке, либо «дает аудиенцию», сидя на известняковых ступеньках, которые некогда вели к кресту.
Всего четыре или пять раз спускался он в долину, но не в Марджителло, а в Поджогранде, в Казаликкьо. А последние две недели совсем не выходил из дома, перетаскивал с места на место мебель, переставлял разные вещи, словно хотел измотать себя физической работой. Принимал он только адвоката, который появлялся, подобно летучей мыши, всегда вечером, или какого-нибудь батрака из Марджителло, присланного управляющим за указаниями, потому что никто не хотел брать на себя ответственность и самостоятельно принимать решения.
Батрак уходил, почесывая затылок. Сегодня приказывают одно, завтра другое. И если он не знал, что передать управляющему, то ему же и доставалось: «Скотина! Соображать надо было!»
Тетушка Грация сочувствовала бедняге:
— Пока суд не совершится, конца этим адским мукам не будет.
Но до суда оставались считанные дни, а настроение у маркиза ничуть не улучшалось, и он вымещал свою злость на доне Аквиланте:
— О каком следствии вы говорите? Все шито белыми нитками! Свидетельские показания? Доказательства? Да стоит защитнику рот раскрыть — и все это рухнет! А потом все сначала. И мне придется еще долгие месяцы жить в тревоге…
— Но почему? Это любопытно.
— Потому что, если я умою руки, скажут: «Маркизу и дела нет до бедного Рокко! Мертвого не воскресишь, а живой успокоится». И поползут новые слухи… Вот увидите.
