От прикосновения его пальцев голова непроизвольно откидывается на подушку, запрокидывается. Закрываю глаза.
* * *
Он скользит головой по подушке, макушка уходит вниз, шея выгибается - беззащитная и рваная бьётся на ней жилка.
Он горячий, очень горячий - мои пальцы чувствуют это даже через слой мази. Хочется прильнуть губами к его лбу, но, конечно, я просто прикладываю руку. Он прикосновения он замирает и задерживает дыхание. Жилка на его шее начинает пульсировать в бешеном ритме.
Потом он распахивает ресницы и смотрит на меня - со злостью, с досадой? В глазах слёзы. Я никогда раньше не знал, как выглядят зелёные глаза, наполненные непролитыми слёзами.
Не выдерживаю этот взгляд - укоризненный, спрашивающий? - отвожу глаза и отнимаю руку ото лба.
Поттер отворачивает голову в сторону, и я быстро домазываю оставшиеся синяки и ссадины.
Моя логичность разбивается в дребезги всякий раз, когда он так близко. Или это теперь и есть моя логичность?
* * *
Около кровати стоит столик и его кресло. Я полулежу на подушках, мы пьём коньяк - медленно, по полглотка за четверть часа. Свет от дальнего люмоса, полумрак, сигаретный дым, прохлада хрусталя в руках, чуть слышное шуршание ткани, когда он меняет позу или ведёт рукой, чтобы стряхнуть пепел. Ощущение неспешности и покоя, и уюта. Его можно пить, им можно наслаждаться - по капле, маленькими глотками - как этим коньяком.
Как дома. Мне так хорошо здесь.
Я с ужасом думаю: а ведь я скоро поправлюсь, и он меня выставит отсюда, точно выставит. Что я буду делать тогда?
Поттер молча делает глоток и отставляет бокал на столик. Как хорошо, когда, наконец - вот так. Словно все гости ушли, оставив хозяев наслаждаться покоем.
А ведь я уже привык к нему, к тому, что он рядом. Эта мысль приходит так внезапно…
Через пару дней он поправится и рванёт в свой мир, не успев закрыть за собой дверь как следует, рванёт со всех ног. Что я буду делать? Ведь я привык, а мои привычки значат для меня слишком много, чтобы я мог позволить кому бы то ни было их нарушать…
Молчим, но это так… так правильно - молчать вдвоём. С ним. Со Снейпом.
Громко взрывается входная дверь, и наш маленький мирок разлетается на осколки, как вдребезги разбитая хрустальная ваза.
Я вскидываюсь, Снейп стремительно отодвигает кресло, сигарета остаётся дотлевать в забвении…
Выворачиваюсь, как могу, силюсь разглядеть, кто там пришёл, чьи крики и ругань оглашают весь дом.
Секунда - и в комнату вваливается, тяжело и прерывисто дыша, Рон. Перед собой он толкает очумелого от страха, лохматого, перемазанного грязью, с разбитой губой и разодранным воротом рубахи Моргана, крепко держа его в захвате своих рук.
