— Мы формируем свои тумены значительно быстрее, чем вы — свои полки. К тому же мы не признаем обозов. У каждого воина есть лук, стрелы и несколько боевых коней.
— То есть я могу рассчитывать, что в марте, когда в южных степях Украины сходит снег, а ночи становятся достаточно теплыми, чтобы не разводить костров, ваш отряд присоединится к нам?
— Но придет не десять тысяч, а четыре, — резко молвил Тугай-бей, подчеркивая, что решение это окончательное и нет смысла его оспаривать. — Четырех тысяч воинов-татар вполне достаточно, чтобы своим свирепым видом, криками «алла-алла!» и изнуряющими обстрелами из луков привести поляков в ужас. Ведь мои воины нужны тебе в основном для этого, разве не так?
— Еще две тысячи казаков мы переоденем в вывернутые овчинные тулупы и посадим на татарских коней. Чтобы ужас охватил как можно больше польских глаз и умов.
— Воинов-татар это не обидит, — в сугубо восточной манере выразил свое согласие с таким перевоплощением Тугай-бей. Из этого же согласия следовало, что казакам будет выделено для их целей две тысячи запасных татарских коней. — Но мои воины составят резервный корпус и по-настоящему вступят в бой лишь тогда, когда вы начнете крупное сражение и когда всем станет ясно, что войну начали именно вы, а не татары.
И в этот раз Хмельницкий вынужден был признать, что Тугай-бей не зря претендует не только на роль полноправного правителя Перекопа, но и на титул хана.
— Можете быть уверены, правитель, что они вступят в бой как наши союзники, которые прибыли не погибать в боях, а делить славу победителей.
Тугай-бей лукаво ухмыльнулся. Цена подобных заверений ему была известна.
— Пригласить татарских воинов, чтобы они разделили воинскую славу казаков? Вы меня расстроили, полковник.
— Быстрые татарские кони, — не обратил внимания на его иронию Хмельницкий, — оказываются очень кстати в тех случаях, когда нужно преследовать врага, чтобы, добивая его, захватывать обозы.
— Мы уже несколько столетий живем в Европе, это так, — признал Тугай-бей, — но этого оказалось слишком мало, чтобы мы успели оставить свои азиатские кочевья и окончательно осесть на вашем материке.
«Извинение, достойное великого правителя Востока», — признал, в свою очередь, Хмельницкий.
