Что такое! Оставь меня! Уйди, проклятие! Я хочу спать…
– Ну, вставай, Цыпленок! – Эрнст по-отцовски треплет его по щекам.
– Вставай!
Блондин зевнул, протер глаза, как пьяный, потряс головой.
– Черт возьми, я же только что уснул!
– Только что уснул? – Эрнст помог ему подняться. – Продрых чуть ли не три часа!
– Три часа? – Он споткнулся о ветку и выругался. Он не знал почему, но его просто тошнило.
Дори был как всегда. Он висел на руле, словно окурок в уголке его рта, ленивый, небрежный и совершенно непохожий на солдата. Мотор работал.
– Остальные уже поехали, проскакивай назад, Цыпленок!
Он резко рванул машину вперед. Она встала на дыбы, ее занесло, и она накренилась. Дори пробурчал что-то о дерьмовой дороге, закрутил руль, переключил передачу, кого-то обогнал, словно гонщик, и пристроился за вездеходом. У Эрнста на коленях лежал бельевой мешок, содержимое которого он ощупывал, достал бутылку, отпил из нее глоток на пробу и передал назад.
– Пей, Цыпленок! Лекарство от «блевелуи».
Шнапс обжег. Но стало легче.
За ветровым стеклом слабо виднелся «лежащий наискось Дитрих». Это была вторая ночь.
День второй 3 июля 1943 года
И вторая ночь была как первая. Они ехали, останавливались, курили, клевали носом, лениво переговаривались, сидя в тесноте машин, пугались, прислушивались к слухам, растягивали затекшие тела и ждали.
Хуже всего было ждать!
Утро нового дня было такое же жаркое, как и предыдущее.
– Спешиться! Оружие и снаряжение взять с собой!
– Пока, Дори! – Они помахали ему руками. Дори сидел на облицовке радиатора и поднял руку в нарочито безукоризненном «немецком приветствии».
– Рота, шагоооом марш!
Они пошли.
– Может быть, веселую песню?
Эрнст проворчал:
– «Пехота – ты королева всех обезьян…» [8]
Никто подпевать не стал. А Камбала сказал:
– Я так не думаю.
– А что ты вообще думаешь? – Эрнст почувствовал вкус к нападкам.
– Лучше спеть ездовую – «Едем по дерьму ради «ЛАГ…»
– Заткнись, Камбала! – Ханс улыбнулся – значит, это не по службе. – Наездились уже довольно, сейчас идем пешком!
Уже через несколько километров марш превратился в мучение. Суставы и мышцы от долгой езды затекли и не гнулись, к тому же стояла жара, духота и пыль.
Удушающая духота опустилась на колонну. Тени не было. На небе – ни облачка.
– Проклинали езду, а теперь лучше было бы ехать, чем так идти. – Он сплюнул, провел языком по высохшим губам и скрипнул зубами: – Чертовы танки!
Рядом с гренадерскими ротами ехали танки. Высоко поднятая пыль закрывала гусеницы и корпуса машин. Словно в дешевом кино про призраков, из облака пыли появлялись пушка, башня и сидящий на ней экипаж, а потом их снова закрывала пелена, и они пропадали, а потом медленно появлялась новая пушка. Марширующая колонна превратилась в гигантскую змею, ползущую через пыльное облако. Пыль облепила солдат, словно рабочих цементной фабрики, проникала в мельчайшие складки кожи, забивала поры, смешивалась с потом, образуя слизистую кашу, натирала шею на воротнике рубашки, разъедала глаза, от нее распухали губы, пересыхало горло.
