– А ты уверен, – спросил его Авель, захваченный серьезностью разговора, – что Авель похвалялся своим успехом, милостью, в которую он попал?
– Ни на минуту не сомневаюсь! Он никогда не выказывал требуемого почтения к старшему своему брату, никогда не просил у господа милости для него. Мало того, все эти последователи Авеля, все эти маленькие авельчики, выдумали ад и адские мучения для маленьких каинчиков только потому, что без этого их собственная слава казалась им бессмысленной. Высшая радость авельчиков, свободных от страданий, заключается в созерцании того, как страдают другие…
– Ах, Хоакин, Хоакин, какой же ты, право, жестокий!.
– Ну, от подобного недуга, как и от всякого другого, сам себя никто исцелить не может. А теперь дай мне этого байроновского «Каина», я хочу его прочитать.
– Вот, возьми!
– А между прочим, Авель, твоя жена ничего тебе не подсказывает для этой картины? Не пробуждает в тебе никаких ассоциаций?
– Моя жена? Но ведь в этой трагедии женщина не участвовала.
– Она участвует в любой трагедии, Авель.
– Ну, разве Ева…
– Вот именно… Ева, которая вскормила их своим молоком. Зельем…
Хоакин прочитал «Каина» лорда Байрона, и в «Исповеди» его появилась такая запись:
«Впечатление от этой книги было жутким. Я почувствовал настоятельную потребность излить свою душу и тогда же сделал некоторые записи, которые я сохранил, и вот сейчас они здесь, передо мной. Впрочем, только ли излить душу? Нет, я сделал эти записи с целью воспользоваться ими впоследствии, полагая, что они смогут послужить мне материалом для какого-нибудь замечательного произведения. Все мы снедаемы тщеславием. Самые сокровенные и постыдные наши язвы мы готовы выставлять на всеобщее обозрение, Я убежден, что легко может найтись человек, который пожелал бы покрыться самыми чудовищными струпьями, каких еще никто не видывал лишь бы обратить на себя внимание. Да, впрочем, разве сама эта «Исповедь» не есть нечто большее, чем простое желание излить душу?
Иной раз я подумывал разорвать свою «Исповедь», освободиться от нее. Но разве это освободило бы меня? Нет! Сто раз нет! Уж лучше выставить себя на всеобщее обозрение, взобраться на подмостки, чем мучиться от неудовлетворенного тщеславия. Ведь в конце-то концов вся наша жизнь – это подмостки, спектакль.
Байроновский «Каин» потряс меня. Подумать только с какой правотой Каин обвинял своих родителей в том, что они вкусили плода от древа познания, вместо того чтобы вкусить плода от древа жизни! Что касается меня, например, то научные занятия лишь еще сильнее разбередили мою рану.
