Харири, хмурясь, спросил:
— Речь уважаемого подошла к концу?
— Как видишь, подошла!
— Твои расчеты какое отношение имеют к моей семье? Если есть желание, сам возьми еще жену. Если на то пошло, вместо одной трех возьми, а зачем, если уж мне позволено будет высказаться, тыкать мне в глаза моей семьей?
— Я не хотел, Харири, душа моя, ты ведь все по шариату делаешь. Да нарастет мясо на костях твоих. Теперь скажи мне, далеко еще ехать?
— Нет, недалеко.
— В сон клонит. Я посплю?
— Нет, не спи.
— Ну самую малость посвищу в дырочку.
Харири сбавил скорость и затормозил у арыка сбоку улицы.
— Выходи из машины!
— Почему это?
— Потому что приехали. Вон переулок твой. Десять метров пройдешь, и будет твой дом, узнаешь?
Хедаяти огляделся влажными заспанными глазами и сказал:
— Я это место знаю, разве наш дом не на этой улице?
— Именно здесь. Хочешь, под мышки тебя возьмем, доставим?
— Нет, друг мой, я сам могу дойти.
Он с трудом выбрался из машины, сильно подтянул брюки, по узкому бетонному мостику перешел через арык и двинулся по переулку. Рукой он держался за стену и шел вперед, пошатываясь.
На работе Исмаил разговаривал мало. Больше молчал. Он старался полюбить свою работу, но не мог. Всей душой не мог. Учет и порядок его не привлекали — не сравнить с Сафаром, который был до опьянения влюблен в эту профессию, старался изучить все углы и закоулки банковского дела, постоянно щелкал на счетах в уме, складывал и вычитал цифры. Солеймани, Хедаяти и Харири тоже, всякий по-своему, жили в этом мире, разговаривали о нем друг с другом, смеялись. А Исмаил лишь изредка мог установить связь с их миром и говорить с ними на одном языке.
Он, когда не было работы, смотрел через витрину на улицу и наблюдал за людьми и их движением. Это стало его привычкой и доставляло ему удовольствие. Напротив банка находился магазин ковров. Ниже и выше по улице располагались бакалейная и зеленная лавки. От улицы Саадат отходило множество улочек и переулков. Застройка — уютные домики в несколько этажей, теснящиеся друг за другом и похожие на старые спичечные коробки. По утрам открывались двери домов, и самые разные люди высыпали из них в переулки, стекались на улицу и отправлялись в места своей работы. Во время начала и конца уроков в школе улица Саадат становилась еще оживленнее: на улицу врывались спешащие на уроки ученики начальной и средней школы, девочки и мальчики. То и дело мимо банка проплывали повозки, запряженные тощими лошадьми, и нагруженные товарами ослы городских торговцев. Старая нищенка, которая летом сидела на разграничительной черте между магазином ковров и лавкой зеленщика, с приходом осени переместилась на точку между бакалеей и магазином ковров Зинати — чтобы над ее головой была широкая крыша крыльца, защищающая ее от дождя и снега. У старой женщины были блестящие синие глаза и громкий голос, которым она властно и решительно требовала у прохожих подать ей.
