Выйдя из экипажа, мы двинулись по темному переулку. У нас под ногами прошмыгнула кошка. Кто-то выбросил из окна бутылку, и она со звоном разбилась о другие бутылки. Мы поднялись на несколько деревянных ступенек и оказались в небольшом доке на реке.
Кругом стояла мертвая тишина. Док, к которому мы подошли, был окутан темнотой. В соседнем доке было открыто окно, и оттуда падал свет на темные, бурлящие воды реки.
К доку была привязана лодка, бившаяся бортом о фундамент дома, а на берегу нас ждал мужчина — темноволосый смуглый человек в полосатой рубашке, плотно облегавшей его мощные мускулы.
Когда он заговорил по-французски, я понял, что это каюн. Он провел нас в лодку, и мы отчалили. В лодке, кроме нас, сидело еще трое. Я уселся на банке посредине лодки и стал наблюдать, как они поднимают небольшой коричневый парус. Ветер был слабый, но нам удалось поймать его, и лодка поплыла по темной воде.
Мы отправились на поиски Оррина. Только бы он был жив!
— Надо подойти к дому очень тихо, — сказал Тинкер. — Их там больше, чем нас.
— У вас есть нож? — спросил человек в полосатой рубашке.
— Да, — ответил я, и все замолчали. За время нашего путешествия не было произнесено ни слова.
Ночь была теплой и тихой. У меня пересохло во рту — я чувствовал себя не в своей тарелке. Я привык к седлу, а не к лодке. Моя рука вновь легла на нож.
Ветер утих, затерявшись в деревьях и кустах, которые росли по берегам протоки. Тишину нарушало только поскрипывание весла на корме. Вода отливала чернотой. Высоко в небе слабо сияло несколько звездочек, остальные закрывали от нас кроны деревьев.
Мы миновали несколько лодок, привязанных к берегу, — везде царили темнота и покой. Два раза нам попались хижины на берегу, где еще горел свет, из одной доносилась пьяная ругань и крики. Мы плыли, словно привидения.
Я думал об одном: жив ли Оррин. Шансов на это было мало, но Тинкер, который знал побольше меня, верил, что его еще не убили.
Я сбросил пиджак, жалея, что вообще надел его, но у меня не было выбора — не появишься же без пиджака в ресторане отеля «Святой Карл».
— Мы приближаемся, — сказал кто-то, и я взялся за рукоятку ножа.
Оррин лежал в темноте, связанный по рукам и ногам. Время от времени по его лицу пробегал паук или долгоножка. Рубашка Оррина намокла от пота, даже в тех местах, где она задубела от крови. Он умирал от жажды, но человек, стороживший его, меньше всего заботился, чтобы пленнику было хорошо.
