Сняв с ноги, сажали..."
Соня остановилась — стыдно ей и досадно стало; она закрыла, лицо руками и думает „будет ли всей этой чепухе конец?"
„Не мешало бы тебе обяснить", начала было телячья головка, но грифон перебил ее.
„Где ей", говорит, „обяснять! И сама-то себя не разберет."
,,Не желаешь ли, мы пропляшем тебе вторую фигуру раковой кадрили? А то, не попросишь ли телячью головку спеть нам песенку?" предложил грифон.
„Ах, да, пожалуйста песенку! Будьте так добры, спойте что-нибудь", говорит Соня телячьей головке.
Телячья головка тяжело вздохнула и дрожащим голосом, прерываемым рыданьем, затянула:
„Ах, прекраснейший суп
Из головкп телячьей!... " .
Только что заголосила телячья головка, как вдруг издали послышался крик: „к суду, к суду, допрос начался!”
„Идем!" заторопился грифон и, не дождавшись конца песни, схватил Соню за руку и пустился бежать.
„Какой допрос? кого судят?” допрашивает Соня, едва переводя дух; а грифон только пуще торопит ее и сам шибче бежит.
Издалека, все слабее и слабее доноснлись до них замирающие звуки жалобной песни телячьей головки:
„Ах, прекраснейший суп
Из головки телячьей!..."
Заседание суда
На троне сидели Король и Краля Червонные; около них собралась большая толпа из мелких пташек и всяких зверят; тут же выстроилась вся колода карт.
Подсудимый, Червонный Валет, в цепях стоял перед троном, охраняемый двумя стражами. Возле Короля белый кролик держал в одной руке звонок, в другой—большой сверток бумаги. На средине залы, на столе было поcтавлено большое блюдо с сладкими пирожками. И что за вкусные пирожки! Глядя на них, у Сони глаза и зубы разгорелись.
Соня никогда еще не бывала в заседаниях суда, но слыхала толки о них.
„Этот вот—судья, потому, что у него цепь на груди”, думает Соня. А на этот раз судьей был сам Король.
„А там вон - скамья, а на ней сидят все разныя животныя. Это, должно быть, пристяжные”, подумала Соня. Она, видите, говорила пристяжные, потому, что не совсем затвердила слово присяжные.
„Да, это пристяжные, пристяжные", повторяла она, с самодовольствием несколько раз кряду, а сама думает: „это, пожалуй, знает не каждая девочка одних со мною лет!”
Эти двенадцать пристяжных усердно строчили что-то на грифельных досках.
„Что они пишут? И о чем им писать, когда суд еще не начался?" шепнула Соня на ухо грифону.
„Имена свои учатся подписывать, неравно забудут до окоичания суда", шепнул ей грифон в ответ.
„Глупыя тва...!” крикнула Соня, но испугалась и остановилась на полслове.
